Глава тринадцатая. Добро пожаловать… в рай
Асфальт, покрытый тонким слоем песка, был усеян следами. Кто-то истоптал всю дорогу вокруг «шишиги» босыми ногами, а бурые пятна крови на земле наводили на мысли о бренности бытия. Чьего угодно, но только не Фань. Не хотелось думать, что девушка погибла, пусть даже эта кровь и ее. Рана ведь может быть и не опасной – вдруг просто порезалась о разбитое стекло или даже кого-то зацепила, стреляя.
Пока Лемке доковылял до машины, Шал уже все осмотрел. Нашел стреляные гильзы и даже сам пистолет девушки под колесом. Потеряли, или нападавших не интересует огнестрельное оружие. Следы уходили в сторону завода, и кроме человеческих, присутствовала широкая полоса, будто кого-то волокли. Мертвого или еще живого, но обильно истекающего кровью.
– Ну что тут? – Дознаватель тоже запыхался. Окинул взглядом следы волочения, разбитое стекло в двери и выдохнул: – Китаезы твоей нету, что ли? Опасно тут находиться. Заводи, поехали.
– Куда? – Шал, уже надевший куртку, замер.
– Валить надо, не понятно, что ли?
– Я без Фань не поеду.
– Ты дебил? Видишь кровь? Убили и утащили ее. Уезжать надо!
Шал сунул магазин в правый нагрудный карман куртки, что пришивал специально для боеприпасов, а нож одного из покойных карателей в ножны слева. В левый внутренний карман положил ПМ из бардачка, в правый еще один магазин к автомату. Обоймы к пистолету рассовал по нагрудным карманам немецкого кителя.
– Может, жива еще.
– Ну кровь же!
– И что? Кого-то она подстрелила, а ее забрали живой. Я так думаю.
– Ты не знаешь, кто тут обитает, но все равно собираешься соваться хрен знает куда. Крутой, да?
– Не, левый склон Памира круче, а мне нужно подтверждение ее смерти. Если Фань погибла, уедем. Но если свалим сразу, мысль о том, что она была еще жива, не даст потом спокойно спать.
– Нет, ты только глянь на него! Совестливый, сука, какой! – Лемке хлопнул себя по бедрам и скривился от боли. Про раненую ногу он от возмущения забыл.
– Меня родители воспитали человеком, а не бездушной тварью. И чувство благодарности у меня еще осталось, несмотря на то, что это уже не ценится нихрена. Ты вообще знаешь о такой стороне человеческой души, Лемке? Или в стенах допросного кабинета все свои положительные черты утопил в чужой крови?
– За что благодарность-то?