Кочубей

— Я дурным конем не наградю, — вполголоса прошептал комбриг. — Ахмет!

— Я тут, — отозвался Ахмет.

— Надо спытать, Ахмет, у коменданта, як там шукают комиссара. Может, затолкли уже Ваську.

* * *

Кочубей медленно выздоравливал. Он рвался в бой. Бригада отошла от железнодорожной линии, борясь с врагом, и Кочубей тосковал по бригаде.

И тут пришла неожиданная радость. На носилках внесли в вагон Кандыбина в сопровождении этапного коменданта. Комиссар был худ, оброс бородой, ввалились глаза. Пошатываясь, подошел к носилкам Кочубей и начал разворачивать комиссара.

— Василь, як же тебя скарежило!.. Неужто это ты, мой комиссар?

— Я, Ваня, тиф у меня. Рана гниет что-то, — шептал беззвучно Кандыбин.

— Обмыть, одягнуть в чистую одежду, приготовить перины, — распоряжался Кочубей, сам еще еле держась на ногах.

Вечером подсел к комиссару. Обвел рукой обмерзшие, заиндевевшие стены вагона.

— Вот, видать, в этой хате поедем до Астрахани. А там полдела до товарища Ленина. Выведем ему начистоту все: як дрались, за шо дрались и до чего дошли.

Поезд тащился к Кизляру. Долгими ночами беседовали два друга.

— Вася, где ж тот сурьезный человек, шо выведет голоту на добрую дорогу? Где? — вопрошал Кочубей.

— Вон Батышев же выводит. Ты выводил.

— Ты больной, Васька, — досадовал Кочубей. — Батышевых да Кочубеев, як голышей в Кубани. Где сурьезный человек?

— Пойми, Ваня, — убеждал комиссар, — меня подвалило под Алексеевкой, Батышев стал на мое место. Ты слег — тоже не осталась бригада без присмотра, всех нас трех не станет — выйдут вперед другие. Выведут народ, не сомневайся, Ваня.

— Не то, не то! — отмахивался Кочубей. — Помню, як ты рассказывал за подковы да за рабочего. Там было понятно, а тут туман, вроде я пеший блуждаю по Воровсколесской. А якие там туманы! Ой, и туманы в воровсколесских ярах!

Кандыбин понял, что Кочубей все же задумывался над его словами. Значит, не пропали даром давние беседы.

— Помнишь, Ваня, речь Ахмета над могилой Айсы? Я тебе переводил.

— Эге, — тянул Кочубей и морщил лоб, пытаясь догадаться, к чему клонит комиссар.

— Говорил тогда Ахмет: плохо человеку, если он один, даже пусть он будет орел.

— Эге, верно, — подтверждал Кочубей.

— Так и сейчас, Ваня. Худо одному, а когда много людей и все к одному стремятся, никто силу эту не поборет. Но когда много людей, Ваня, это еще не все. Поразбредаются в разные стороны и будут блуждать вроде в тумане, как ты говорил. Потому нужен штаб этим людям, армии. Без штаба, сам знаешь, какая война, — пойдут все кто куда… И штабом этим является партия большевиков-коммунистов… революционная партия рабочего класса. Без партии, Ваня, даже и рабочий класс — как армия без штаба…

Кандыбина утомлял разговор. Усиливался жар. Ноги были точно выскоблены, и в пустоту влит тяжелый горячий металл.

— Партия — всё… Держись партии, Ваня. Сам же говорил, что весь отряд у тебя большевики.

— Верно! — радовался Кочубей. — Это моя думка.

— А большевики — это коммунисты, Ваня…

— А товарищ Ленин?

— Ленин тоже коммунист-большевик.

— Ты жаркий, Вася. Я сгорел возле тебя, — говорил, отодвигаясь, Кочубей.

Потом опускал ноги с кровати, искал дрожащей ногой неуклюжие коты, сделанные из старых валенок.

— Ты тоже коммунист, Вася?

— Да.

— Батыш?

— Тоже.

— Пелипенко?

— Тоже.

Кочубей опустил голову и, закусывая губы, бормотал вполголоса:

— Ты меня ушиб, Васька. Выходит, я один на меже, як бурьян. Обошли вы меня. Все коммунисты-большевики, все с Лениным. А я? Может, не примет меня Ленин? Не допустит до себя… Так я скину оружие и подойду до него босой, без маузера, без шапки. Расскажу ему все о себе…

Кочубей приник лбом к заиндевевшему окну, потом отстранился; на стекле осталось мокрое пятно. Снаружи к свисту ветра прибавлялись посторонние шумы — выстрелы, гул.

Кочубей порывисто, с хрипом дул в стекло, пытаясь разглядеть, что делалось снаружи. Отвернулся от окна со страдальческой гримасой.

— Яка беда, Вася! Бредут голые и босые други-товарищи… тучей… Як же так? А в Моздоке шинеля, снаряды, сапоги под кручу пустили. Грошей нема? Так два вагона грошей в Минеральных Водах пожгли. Вася! Дорогой мой Вася, да где же товарищ Ленин? Почему Ленина нема с нами, га?

Кочубей, шатаясь, вышел из вагона, орал, похудевший и страшный:

— Хлопцы, узнаете вы меня? Кто узнает Ваню Кочубея?

Опустив головы, проходили молчаливые, сосредоточенные тысячи. Никто не узнавал Кочубея. Да что за толк в одном человеке, размахивающем клинком у обочины этого страшного потока!

* * *

Когда поезд дотащился до станции Наурской, Кандыбина разыскал дружок Старцев — полевой комиссар армии.

Тяготы великого отхода легли в известной мере и на его могучие плечи. Несмотря на это, Старцев был кипуч и энергичен. Он внес в тифозную обстановку вагона струю бодрости, силы, здоровья. Кочубей завистливо разглядывал этого здоровяка в меховой кавказской шубе, вооруженного маузером и карабином.

— Мне твое бы здоровье, Старцев, — мучительно сжал кулаки Кочубей. — Якое слово от тифа знаешь?

— Ничего, товарищ Кочубей, у тебя тоже, кажется, дела идут на поправку, — утешил Старцев.