Франк Самой уже давно пускал по вене деньги, которые выручил от продажи машины. Ему, талантливому алхимику, удавалось превратить в героин что угодно, даже телевизоры. Однако в те несколько минут ясности сознания, что следуют сразу за пробуждением, наркоман понимал: расставшись со своим домом на колесах, он свалял дурака. Теперь для него все сводилось к ежедневному попрошайничеству в центре экстренной помощи — это что-то вроде гостиницы, где отказывают в бронировании. Попрошайничать он умел, а в Обервилье на территории не больше квадратного километра существовало аж три приюта. Оказаться жертвой грабежа, нападения или изнасилования там было обычным делом — порядки царили примерно такие, же как на улице. Единственная возможность, которая предоставлялась, — свернуться калачиком в углу, обложиться своими вещами, распиханными по полиэтиленовым пакетам, закрыв глаза, но все равно оставаясь начеку. Ничего похожего на отдых. Его скитания не ускользнули от внимания старого Симона, и теперь Люка знал, откуда начать слежку.
Сультье подумал, что список необходимых материалов будет куда больше; даже спрашивал себя, не забыл ли он чего-нибудь. Бросающаяся в глаза машина из проката, бутылка виски, красивые часы на броском золотом браслете, несколько таблеток стилнокса[35], позаимствованных из аптечки матери, электрическая плита мощностью 1500 ватт и железная проволока. Двести восемьдесят евро потрачены с толком: купленные с рук поддельные часы обошлись ему почти во столько же, что и проволока.
Самоя он увидел в 14.30, когда тот возвращался в «Убежище» — приют на улице Амеле, — и с тех пор ждал, что нужда наконец-то выманит его на открытое место. Едва на город упала ночь, открылась входная дверь, выпустив наружу три истощенные тени. Люка отрепетировал свою роль, распланировав все с точностью до миллиметра. Несколько неслышных слов, невидимый обмен. Похоже, среди них женщина; она громко смеется, затем так же быстро начинает нервничать, толкает одного из мужчин, и группа распадается, оставив в одиночестве его цель — того, кого он быстро узнал: грязные растрепанные волосы, джинсовая куртка поверх мешковатого потертого свитера и настороженный взгляд.
Люка тронулся с места. Если в «Лендровере» ему казалось, что он управляет буйволом, в легкой и нервной модели «Ауди», которую он только что взял напрокат, казалось, еще немного, и он взлетит. Сультье ехал со скоростью пешехода и, обогнав на несколько метров, остановился перед ним. Опустил стекло со стороны пассажирского сиденья, наклонился всем корпусом вправо, чтобы видеть тротуар, и мысленно вознес молитву, чтобы голос его не выдал.
— Здравствуйте, молодой человек.
Силуэт обогнал его. Черт, не подумал о фразе-крючке… Никаких подходящих слов у Люка не находилось. Он тронулся с места, опять со скоростью его шагов, и попробовал снова, по-другому:
— Извините, пожалуйста…
Тень замедлила шаг и повернулась к нему. Самой оглядел машину — «Ауди» вроде как новая, не полицейская, — затем наклонился к окну и разглядел того, кто был внутри: на лицо молодой. Остался настороже, хоть теперь полицейские и больше похожи на полицейских. Да и вообще у него сейчас ничего ни в руках, ни в карманах — будто добрый волшебник наворожил.
— Вам чего?
— У меня должна была состояться встреча с одним человеком как раз напротив этого приюта, но…
Люка положил руку на кромку оконного стекла и вытянул ее так, чтобы часы выскользнули из-под манжета, будто золотой слиток.
— …но, наверное, этим вечером он занят. Возможно, мне придется снова приехать завтра. Вы его не знаете?
Взгляд Франка Самоя передвинулся с кричаще дорогих часов на блестящий корпус «Ауди», и молодой человек подумал, что эта ночь будет короче, чем предполагалось.
— Ты чего ищешь? Острых ощущений в пригороде? Дури? Не похож ты на такого.
Люка смущенно улыбнулся, в совершенстве придерживаясь своей роли белой вороны.
— Да, как раз этого я и ищу.
— Слушай, я тебе отсосу за пятьдесят евро. Если хочешь без «покрышки», то вдвое дороже.
— Залезай.
По совету осмотрительного напарника, он заехал на кольцевую дорогу Порт-Обервилье и направился по проспекту Гран-Арме. Длинная улица, затерянная между рельсами и времянками из дерева и железных листов, фальшивый город ночью и призрачный город днем. На следующий день после «арабской весны» миграционный поток из Туниса и Алжира увеличился втрое, но не существовало ни малейшей программы размещения. Привлеченные огнями Парижа и быстро вытесненные столицей как инородные тела, новые мигранты были, как обычно, приняты ее бедным родственником — 93-м департаментом. Они заставили свалить румынских проституток и устроились на их месте, на этой улице, которую полицейские патрули тщательно избегали.