Код 93

У Люка было время изменить свою систему, изначально слишком ненадежную, и он максимально упростил ее. После второго пробуждения Франку Самою хватило секунды, чтобы сориентироваться и снова понять, где он находится. Как свет, который достигает нас только спустя некоторое время, отделясь от Солнца, реальность дошла до него с некоторым опозданием. Которое очень быстро компенсировалось. Вместе с полной ярости пощечиной все в его памяти снова стало на свои места. Он опустил глаза. На ногах опять обувь, электроплита исчезла. Челюсть ужасно болела. Самой провел языком во рту, там, куда перед этим получил удар, больше ощущая десны, чем зубы, и поранился об острую кромку сломанного клыка. Наполовину выбитый, остался у него во рту, Франк сплюнул его в сторону. В его поле зрения вошел Люка, наклонился к стенной розетке и включил новый аппарат.

Когда-то Сультье читал историю о банде безбашенных цыган и об их изощренной жестокости в духе «Заводного апельсина», с которой те совершали нападения в загородной местности на уединенно стоящие дома. Следуя относительно простому порядку действий, они взламывали окна, будили спящую семью, собирали всех в одной комнате и сжигали лицо матери или кого-то из детей их же собственным утюгом. Извращенный и одновременно гениальный способ, позволяющий не носить с собой оружие, несмотря на то что приходить к людям с пустыми руками считается невежливым. С первых же прикосновений к коже достаточно быстро раскрывались код банковской карточки и местонахождение фамильных драгоценностей. Люка же нужна была только информация.

По понятным причинам, увидев раскаленный докрасна утюг, поставленный на максимальный нагрев, пленник был сражен.

— Ты серьезно? Черт, нет!.. Умоляю, скажи, что ты хочешь.

— Не трудись, ты меня уже умолял.

Заметив его ужас перед тем, что сейчас произойдет, Люка уточнил, будто давая поблажку:

— Нет-нет, если хочешь, можешь кричать.

— Могут услышать, тебе не нужно это делать!

— К несчастью для тебя — как раз нужно. Я кое-что планировал, но ты вынуждаешь меня вернуться к более жесткому варианту. Сейчас я задам тебе несколько вопросов, но сперва хочу, чтобы ты осознал: ложь или недосказанность абсолютно невозможны. Ты понял все слова в этой фразе?

Он подошел к нему и плотно приложил алюминиевую пластину, разогретую до 205 градусов, к левой стороне лица наркомана, закрывая щеку и лоб. При контакте в течение первой четверти первой секунды есть промежуток, когда мозг указывает: нужно убрать лицо; боль приходит только потом. Мольбы превратились в звериные завывания, лицо начало гореть, испуская резкий запах обугленного мяса. От утюга повалил черный дым, и, когда Люка попытался его убрать, он почувствовал сопротивление. Если б он приложил утюг к пластиковому лицу манекена, эффект был бы тот же самый. К металлической пластине пристала кожа со щеки, часть века висела, будто кусок желе. Нижняя губа завернулась, когда он прижал раскаленный металл, и теперь была расплавлена и приклеена к подбородку. Алюминий подошвы утюга был весь покрыт горелой кожей. Хотя Люка погладил в своей жизни не так много рубашек, он знал о существовании кнопки пара. Будто идеальная домохозяйка, Сультье включил ее. От маленького облачка белого пара гость издал хрип задушенного. Люка прогладил правое ухо, исторгнув из глотки жертвы нечеловеческий рев.

— А теперь я задам первый вопрос. Помнишь Камиллу? — сказал он ему на ухо — левое.

В этой необычной беседе Люка тщательно записывал каждый ответ. Брахим, наркодилер. Первые иголки, заменяющие порошковые дорожки. Постоянная нехватка денег и переход на героин за полцены; половина оплачивалась телесными услугами Камиллы. Затем Самой сказал о ее «переквалификации» при Бебе Кулибали, который всегда выискивал новых кандидаток. У него были адреса, номера телефонов, он знал о мерзких склонностях их владельцев. Франк Самой говорил не останавливаясь, иногда непонятными фразами; часть из них лились безо всякой логики, с ненужными уточнениями. Он не говорил, он выигрывал время. Огонь в камине начинал гаснуть. Люка прошел за спиной своего пленника, качнул и потащил металлический стул, задние ножки которого прочертили на плитках пола две неровные параллельные линии, к еще дымящемуся очагу.

Франк Самой безудержно плакал, рыдал, будто убитый горем ребенок. Люка сел на диван напротив камина и положил на колени лакированную деревянную коробку, из которой вынул «Люгер P08» — пистолет, хранившийся в семье Сультье почти шестьдесят лет. Глаза пленника сильно пострадали, и тот видел все смутно, но все же различил отблеск ствола.

— Не знаю, что ты хочешь сделать, но дай мне уйти: я ничего не скажу, я даже не знаю, кто ты такой, я с тобой не знаком. Просто дай мне уйти!

— Меня зовут Люка Сультье, — объявил Люка, словно вынося приговор.

— Нет! Черт, я не хочу знать твоего имени. Я в любом случае ничего не скажу, клянусь тебе…