Код бестселлера

Для многих критиков разница между авторами этих предложений и писателями-классиками – это разница между «ширпотребом» и «большой литературой», что многие понимают как разницу между «чтивом» и «книгами, изучаемыми в университетах». Так было с тех самых пор, когда понятие бестселлера только появилось. Но к чему это высокомерие? Почему считается, что писатели-классики чем-то лучше этих двух современных авторов, достигших большого успеха? Разве нельзя рассматривать просто успех как таковой?

Давайте еще раз посмотрим на вступительные предложения Остин и Коллинз. В них есть нечто общее. В обоих случаях мы видим женщину в довольно пассивном положении, во власти мужского патриархального уклада. Оба писательских голоса – с некоторой осознаваемой ими самими иронией – вводят нас в описываемый мир, в котором персонажи женского пола отдают секс и некое «право собственности на себя» в обмен на положение или деньги, которые могут исходить только от мужчины. Даже у Остин мы часто видим, как женщина оказывается в паре с мужчиной, заведомо столь же непривлекательным для нее, как пятнадцатилетний сын арабского нефтяного магната непривлекателен для Белль Светланы. У Остин подчинение женщины выражено в словоупотреблении и строении фразы: женой обзаводятся. Женщина загнана в конец предложения и определяется исключительно ее отношениями с мужчиной – как жена. Эффект усиливается благодаря сухой иронии, звучащей в преувеличении – «все на свете признают за истину». Какой великий писатель, постигший все бесконечные тонкости человеческих чувств, рискнет заговорить – особенно во вступительной фразе своего шедевра – об «истине», да еще признаваемой «всеми на свете»? Это огромные, неподъемно тяжелые слова. И для нас очевидно, что писательница именно иронизирует над существующим положением дел. И вот поэтому первое предложение Остин – блестяще. Чтобы достигнуть этого эффекта, она не прибегает к закрученному синтаксису, к бесконечным предложениям, которые свойственны некоторым классикам, способным написать три абзаца без единой точки. К тому, кто прочел вступительную фразу Остин вслух, не придется вызывать санитаров с кислородной маской.

Хотя критики, учителя и культурологи приучали нас ненавидеть Коллинз так же сильно, как мы обязаны были обожать Остин, стилистика их первых предложений во многом совпадает. Ведь Коллинз описывает то же самое явление, только в другой культуре. И стиль помогает ей добиться желаемого эффекта. Она намеренно сгущает избыточные детали – обнаженная перед зеркалом, тридцать тысяч долларов в час, арабский нефтяной магнат, его несовершеннолетний сын. Во всем этом сквозит усмешка автора, так же как и у Остин – в заявлении о «всеми на свете признаваемой истине». Мы видим два общества, в которых женщины вынуждены получать от мужчин деньги, пользуясь единственным орудием – сексуальностью. Но если это так, не намекает ли Коллинз с улыбкой – учитывая пришедшую за два века свободу нравов, – что у ситуации, столь деликатно описанной Остин, появилось новое решение? И разве ее вариант подачи этой ситуации в предложении не выражает – возможно, в стиле, более соответствующем эпохе, – те же чувства, что и у Остин?

Конечно, многие ополчатся на книгу Коллинз, поскольку считают неприемлемой проституцию или секс с несовершеннолетними. Вероятно, многие из осуждающих Коллинз одобрят первое предложение книги Вирджинии Вулф: «Миссис Дэллоуэй сказала, что сама купит цветы». Здесь женщина занимает совсем иное положение. Обратите внимание, что миссис Дэллоуэй играет активную роль – она сама управляет своей судьбой. Но заметьте также, что, несмотря на это, она описывается как «миссис», а не «Кларисса Дэллоуэй». Такой выбор слов показывает, что автор осознает традиционные гендерные роли. Кстати говоря, наш алгоритм внимательно регистрирует в том числе и употребление слов «миссис» и «жена». Вне контекста все эти «мелочи» кажутся набором случайных, поверхностных фактов, но в контексте, как мы уже начинаем сознавать, малозаметные авторские решения могут быть очень важны для понимания читателем того, что происходит в романе. То, что Вулф использует слово «миссис», указывает на то, что ее, как и других писателей, занимает вопрос отношений между мужчинами и женщинами в социальном контексте. Дэллоуэй решает купить цветы сама (обычно этот банальный жест – удел стереотипного романтического героя). Какой удар для патриархального строя! И, независимо от того, одобряете ли вы проституцию, нечто подобное можно сказать и о Белль Светлане, урожденной Аннабелль Маэстро, которая полностью управляет как своей судьбой, так и самым престижным эскорт-сервисом в Нью-Йорке.