В Манеже шла выставка недавно умершего Фернана Леже, и я конечно не могла пройти мимо. В первом же зале я увидела необычную женщину. У нее было простое крестьянское лицо, но одета она была с отменным вкусом. В то время так одевались только за границей. Держалась она раскованно, двигалась свободно. Стройная фигура и безупречный макияж скрадывали ее возраст, но скорее всего ей было под пятьдесят. Картины Леже ее не слишком интересовали - она рассеянно скользила по ним взглядом как по давно и хорошо знакомым предметам. Явно кого-то ожидая, она посматривала на входную дверь.
Женщина в очередной раз взглянула на часы, и на ее запястье мелькнула мастерски наколотая зеленая змейка. Мне стало любопытно, я подошла ближе, но змейка скрылась под рукавом. Потоптавшись рядом с женщиной, я спросила у нее, который час.
Незнакомка, не отрывая взгляда от двери, вскинула сильную
руку, показывая мне стильные каплевидные часики. Из-под тонкого стального браслета выглянула изящная изумрудная змейка с глумливыми оранжевыми глазками. Я жадно ее рассматривала, силясь понять технику набивки наплывающих друг на друга чешуек, создающих объемный, сверхъестественно правдоподобный рисунок. При малейшем движении руки змейка извивалась, двигалась, и казалось, она вот-вот юркнет под рукав своей хозяйки.
- Нравится? - женщина повернула ко мне живое скуластое лицо. - Любите живые картинки?
Она правильно выговаривала русские слова, но немного смягчала согласные на польский манер.
- Нравится, - кивнула я. - Только непонятно, каким образом насыщается цвет на границе чешуек - не то из-за большей густоты туши, не то за счет смены иглы на более тонкую...
- Вы, я вижу, профессионал! - живо отозвалась незнакомка. - Художница?
- Что-то вроде этого, - бесстрашно ответила я. - Татуировщица.
Недавно снятая судимость вдохновляла мою наглость. Наступившая оттепель казалась вечной и неизменной.
- Ого! - вскинула густые брови незнакомка. - А еще говорят, что в СССР татуировками интересуются только уголовники.
- Я и есть уголовница, - пустилась я во все тяжкие. - Правда, бывшая.
- Замечательно! - рассмеялась женщина. - И как же вас угораздило...
В этот момент распахнулись двери, и в зал стремительно вошло несколько стриженых молодых людей в одинаковых серых костюмах. Ближние посетители шарахнулись в стороны. Следом неторопливой походкой проследовала статная женщина с высокой прической, одетая в синий деловой костюм. Ее окружали солидные, чиновного вида мужчины. 'Фурцева, Фурцева...' - прошелестело по залу.
- Дождитесь меня, не уходите, - быстро шепнула мне незнакомка и заспешила навстречу вошедшей.
Женщины расцеловались, как подруги, и процессия двинулась по залам, осматривая экспонаты. Незнакомка выглядела экскурсоводом. Она что-то рассказывала Фурцевой, показывая на картины. Я шла позади, на расстоянии разглядывая пышную свиту. Рядом с Фурцевой вальяжно шагал секретарь ЦК красавец Шепилов; его лицо, больше подходящее для киногероя, чем для партийного босса, было хорошо известно по газетным портретам. С Фурцевой они составляли красивую пару. Правда, в то время еще никто не знал, что скоро их дороги разойдутся: она взлетит аж в президиум ЦК, а он, лишь год побыв министром иностранных дел, вместе с Маленковым, Молотовым и Кагановичем станет опальным путчистом - неудачником, навеки получившим ярлык 'примкнувшего к ним Шепилова'...
За полчаса гости обошли выставку Фернана Леже и вернулись к дверям. Фурцева на прощание снова обняла и поцеловала женщину-гида. Вскоре та вернулась ко мне раскрасневшаяся, с помолодевшим лицом.
- Давай знакомиться, - громко сказала она, протягивая руку. - Я - художница Надя Леже, вдова Фернана.
Когда прошел мой столбняк, мы вместе вышли на вечереющую слякотную улицу Горького. Через десять минут мы сидели в 'Шоколаднице', пили коньяк под ореховый торт, и Надя рассматривала мои эскизы: скорпионов, ласточек, драконов и змеек.
- Все это мне знакомо, - говорила она, дымя невиданной в те времена тонкой черной сигареткой, - ведь я много работаю в мозаике. Принцип один и тот же - мы обе используем точку вместо мазка, и эти точки должны слиться в цельную, единую картину. Вот, кстати, знаешь кто делал мне эту змейку? Сам Фу Баоши - лучший художник Китая, любимец Мао Цзедуна.
- Как же вам удалось до него добраться? - выдавила я, мучаясь завистью.
- Да очень просто. Мы с Екатериной Алексеевной были вместе в Пекине. А Фурцева и Цзян Цин, жена Мао - закадычные подруги. Это не секрет, - добавила она и засмеялась, глядя на мою вконец обалдевшую физиономию. И вообще, народный Китай - лучший друг Советского Союза.
Я молча кивнула. Надя посмотрела на часы, вновь обнажив змейку.
- В общем, рука у тебя верная, но поучиться, конечно, надо. Лучше всего у японских и немецких мастеров.
- Вы смеетесь надо мной? - моя зависть нашла выход в грубости.
- Ну, зачем же, - мягко ответила Надя. - Япония, конечно, далековато, а Германия поближе. Ты немецкий знаешь?
- И английский тоже.
- Вот как? Это облегчает задачу...
- Какую задачу?