Код человеческий

Кот деловито прыгнул на колени человеку и заурчал, отрабатывая обязательный ежедневный норматив по урчанию. Аккуратно собрав животное в охапку, Нерв переместился в кресло. За окном по серому небу ползли еще более серые тучи, их тщетно пытались достать костлявыми пальцами голые тополя, раскачиваемые ветром. Тоска.

Сон пришел быстро. Как часто бывало, страшный и непонятный.

Игорь маленьким мальчиком бродит по остывающему, словно свежий труп, советскому городу. Кажется, Солнечный еще в том состоянии, когда люди могут спокойно вернуться в дома, не заметив никаких признаков своего отсутствия, снова заработает общественный транспорт, откроются детские сады, школы. Кажется, это не смерть, а тяжелая кома. У Игоря ноет в животе от безысходной тоски, он понимает невозможность такого возвращения, необратимость смерти. А еще – скоро придут они. В любой момент, с любого направления, и, может, уже сейчас за ребенком наблюдают чудовища. Горло болит от спазматического напряжения, слезы катятся по щекам, угроза неведома, реальна…

Кремов проснулся, рефлекторно сев в кровати. Отдышавшись, осмотрелся. В темноте только мерцающие Милкины глаза, беспокойно устремленные на человека, выделялись четко. Кот, казавшийся со сна большим, чем на самом деле, спрыгнул с диванного подлокотника на пол, подошел к креслу и беззвучно вскочил Игорю на колени. Там он устроился пушистым темно-молочным пуфиком и завел свою тихую «сонную» песенку, «заговаривая» друга от тревог и страшных видений, от беспокойства и терзаний несбывшегося и несделанного. «Ах ты хитрец», – устало прошептал Нерв, смыкая веки и опуская тяжелую голову на подушку.

Глава 96

Белая блузка, черная юбка средней длины, прическа «дулька» придавали Марине образ классической школьной училки. Они, да еще очки в роговой оправе, надетые ею непонятно зачем, предвещали какое-то научно-просветительское мероприятие.

Милко, как обычно, смерил хозяйку института надменно-безразличным взглядом, развалившись на столе. Прогулка с фальшивым двуногим и Игорем по пыльным коридорам не прельщала животное, поэтому оно с царственным высокомерием отвернулось к окну и зажмурилось.

Марина вела Кремова по знакомому маршруту в хранилище. Там она попросила «Эверест» дать картинку космических достижений. Компьютер спроецировал изображение звездного неба над серой безжизненной поверхностью планеты.

– Луна! – вырвалось у Игоря.

– Откуда знаешь? – удивилась Марина.

Он рассказал ей о своих давнишних снах. Сначала смущаясь, затем все увереннее подробно описал Луну, Землю из космоса, космическую станцию, людей…

– Поздравляю, коллега, – произнесла Марина, посмотрев куда-то вверх. Оттуда спускалась стрела с монитором.

– Это первый подтвержденный случай, понимаете? – сказал «Эверест» с волнением в голосе.

– Жаль только, что обстоятельства не позволяют возрадоваться на сто процентов, – ответила та.

– Бросьте, Марина, если расчеты оказались верными, обстоятельства не имеют значения!

Сны, сны, сны. Как часто они выступают ключом к сущности человека. Звезды, далекие, холодные. Космос, окрыляющий душу безграничностью. Люди… Казалось, все это – плод воображения, игры разума, который компенсировал дефицит красок бросками в ядерно-мощные мечты. Нет. Разум обращался к реальности!

Эх, какими же глупыми стали люди в Мегаполисе!

Каждый осознает личную исключительность, считает собственные переживания чем-то уникальным, новым, конечным. История – скучные тексты в скучных учебниках, опыт стариков – брюзжание. Личное «я» – целая вселенная, существующая здесь и сейчас, «я» оценивает действительность и набирается опыта с условного нуля, у «я» впереди – вечность. Как только сомкнутся глаза «я», черная пелена навсегда поглотит мир.

Это неправда! «Скучные» учебники по «скучной» истории – настоящая вечная жизнь, «я» буду существовать, когда глаза пытливого школяра прочтут строки о великой войне и страданиях предков, о предательстве и трусости, о моих страшных ошибках и победах, благодаря которым он уже не ошибется и достигнет еще большего. Я всегда буду рядом с ним, шагающим по улице, гоняющим мяч во дворе, проливающим слезы, потому что я – его часть, без меня он – никто. А если он забудет меня, если не захочет или не сможет в двух строчках из учебника прожить мою длинную жизнь, научиться на моих ошибках, если я для него перестану быть примером и мой язык превратится в абракадабру, – тогда моя теперешняя жизнь, за столетия до его рождения, уже утратила смысл.

Нет человека как вселенной «здесь и сейчас», есть человек как вечная вселенная, сложенная предками по кирпичикам и направленная в будущее к потомкам.

Игорь обладал редчайшей способностью подключаться к колоссальному массиву народной памяти напрямую. Его сны – реальность живших когда-то космонавта, следователя, психолога, инженера. Они смотрели карими глазами Игоря на мир сейчас, определяя поведение, восприятие событий, поддерживая в трудные моменты, добавляя сил и заставляя чувствовать несокрушимость своего характера, закаленного богатейшей историей.