Читаем Код Независимости полностью

Она достала коробку с нитками и прочей фурнитурой, разложила это все перед собой и стала приспосабливать к цвету, чтобы не так было заметно. И нитка должна быть крепкой. И подумалось, что откладывать эту унизительную процедуру нельзя. Дыра расползется еще больше. Но работа — долгая и кропотливая. И неожиданно она расплакалась.

Она увидела в полной ясности всю ничтожность своей жизни. Конечно со штопкой она была знакома еще с детства. Она не однажды видела, как мама штопала ей шерстяные носки и варежки. И всегда любила эти уютные моменты. Мама садилась в центр комнаты, прямо под лампу, чтобы посветлее. И Алла видела её склоненную кудрявую голову и руки, которые ловко управлялись с этим ремеслом. Все получалось быстро и ладно. И потом было тепло телу от замечательного результата этой штопки, которая в их скромном быту была делом обыденным, не могла никого оскорбить и унизить. И мама же конечно за этой работой не плакала, а рассказывала какие-нибудь смешные истории. Но Алла помнит, как она смотрела на сутулую уставшую спину матери, выхваченную из мрака комнаты тусклой, из экономии, лампочкой. И уже тогда знала, что с ней такого не произойдет. У неё в доме всегда будет много света и никакой штопки. Все только новое.

Так и случилось. Всего в её жизни она получила в изобилии. Была семья, дети. Много диванов, много комнат, много достатка. Но это как-то быстро ушло, прошелестело, как осенью листва, опала на землю и покрылась страшным холодом нескончаемой зимы, тотального обледенения всяких чувств, наступил ледниковый период.

Приобретенное когда-то благополучие достаточно долго служило ей еще. И даже кое-что превратилось в антиквариат. А что-то и развалилось. Любимые книги разом пожелтели страницами, и их нездоровье от редкого потребления тоже не радовало.

Разъехались дети, муж ушел к новой любви. Все до отвращения банально. Пространство жизни стремительно сужалось, пока не превратилось в одну точку. Дырявый диван. Один. И другого уже не будет.

Конечно же можно сказать детям, и они не откажут, наверное, в обнове. Но почему-то совсем не хотелось беспокоить их такими пустяками. Потому что этот самый диван и был куплен ими, на какой-то давнишний день рождения. И просить новый — это уже будет похоже на каприз. Им не понять, что прохудился диван в самом удобном месте, где она теперь лежала с книгой или общалась с телевизором. И продавилась дыра именно там, где она уютилась клубочком. Подолгу. Вот и дыра. Раньше снашивались быстро каблуки — ходила много, а теперь — диваны. Издержки возраста.

Алла засунула в дырку кусок поролона, расправила его аккуратно, подравняла края протертости. Теперь осталось найти тряпочку в тон, и хорошо бы велюровую.

Алла сама себе поразилась, своей прозорливости. Как она могла знать много лет назад и не выбросить старые вельветовые брюки мужа. Почему аккуратно сложила их и запихнула в мешок “для тряпок”? И они дождались своего часа. Когда-то это были любимые штаны мужа. И единственные. Ношенные-переношенные, на все случаи жизни. И всегда выручали своей элегантностью. И это была первая их совместная покупка. У какого-то барыги они приобрели этот вельветовый шедевр за полную тогдашнюю зарплату.

Алла поняла, что расплакалась еще сильней. Воспоминания — они такие, бывают чаще коварными. Черным цунами подкатила к горлу ненависть к бывшему мужу, его несправедливому уходу. Вспомнились разом все унижения, которые она пережила, оправдываясь перед детьми в своей невиноватости.

И сегодня ему, да и детям, нет никакого дела, что вот она сидит, с отвращением штопает свое спальное место, ремонтирует свой наверняка последний диван в этой жизни.

Алла штопала и рыдала, и ненавидела и диван, и мужа, и все, что она успела сделать не так. У неё получилась какая-то виноватая жизнь. Виноватая жизнь. Пройдена большая дистанция. Но по кругу. Жизнь получилась круглая, как Земля. От штопки носков в детстве, до штопки дивана. Круг. Замкнутый круг.

И вдруг, она услышала:

— И что в этом плохого?

Алла даже вздрогнула. Голос был абсолютно реальный и прозвучал ей прямо в ухо.

Алла проткнула себе палец иглой. Больно, даже вскрикнула. Показалась кровь.

Пришлось бежать в ванную, сунуть палец под струю холодной воды. И пока она стояла и смотрела на струю, розовую от крови, она поняла, что голос был никакой не таинственный, а раздался он во дворе. Кто-то из соседей у кого-то спросил. Но как во время она это услышала. А действительно, что в этом плохого? Пожалуй, она единственная на всем земном шаре сейчас занимается таким необычным делом. Штопкой дивана. И что ж! В этом есть уникальность. Редкий случай, когда можно заявить о себе. Пусть на низком диванном уровне. Но!

К дивану Алла вернулась другим человеком. Она швырнула “страдательные” мужнины штаны в помойное ведро. Ничего в тон цвета она делать не станет. Нужно яркое необычное пятно на заплатку. А почему пятно? Это может быть солнышко, домик или цветок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино между адом и раем
Кино между адом и раем

Эта книга и для человека, который хочет написать сценарий, поставить фильм и сыграть в нем главную роль, и для того, кто не собирается всем этим заниматься. Знаменитый режиссер Александр Митта позволит вам смотреть любой фильм с профессиональной точки зрения, научит разбираться в хитросплетениях Величайшего из искусств. Согласитесь, если знаешь правила шахматной игры, то не ждешь как невежда, кто победит, а получаешь удовольствие и от всего процесса. Кино – игра покруче шахмат. Эта книга – ключи от кинематографа. Мало того, секретные механизмы и практики, которыми пользуются режиссеры, позволят и вам незаметно для других управлять окружающими и разыгрывать свои сценарии.

Александр Митта , Александр Наумович Митта

Драматургия / Драматургия / Прочая документальная литература / Документальное
Скамейка
Скамейка

Командировочный одинокий мужчина рыщет по городскому парку в поисках случайных связей – на первый взгляд, легкомысленный сюжет постепенно накаляется до глубокого проникновения в экзистенциальный кризис обоих персонажей. Несмотря на внешне совершенно разный образ жизни (таинственный Федор Кузьмич, как ртуть меняющий свое имя и биографию для каждой новой спутницы; и простая и открытая Вера, бросающаяся в новые отношения, каждый раз веря, что на этот раз – навсегда), герои очень похожи между собой – потерянные люди, бродящие по парку в поисках новых самообманов. Острый диалог (герои обмениваются остроумными репликами, будто играют в пинг-понг) располагает к тому, чтобы поставить на сцене необременительную ретрокомедию «из советской жизни». Интерпретация произведения в трагикомическом жанре скорее поможет не растерять ценные минуты психологической рефлексии персонажей по поводу своего одиночества, их попытке разобраться в себе самих.

Александр Исаакович Гельман , Владимир Валентинович Губский , Жаныбек Илиясов , Лев Михайлович Гунин

Фантастика / Драматургия / Проза / Современная проза / Драматургия