Вокруг шнырял народ, никто не обращал на старика-художника никакого внимания, а Данька — наоборот, все больше и больше был увлечен этим таинственным зрелищем.
Особенно его поразило общение старика с палитрой. Он так бережно держал ее в руке, будто поддерживая от неверного шага невидимую никому-никому барышню. Он разговаривал с ней, бормотал, то ли напевал. И она послушно принимала тычки кисти и новые разводы неопрятного с виду художника.
Даньке очень захотелось услышать о чем бормочет старик, и он подошел к нему поближе. Сделав шаг, неожиданно громко и весело сообщил художнику:
— А знаете-ли вы, что сегодня — Международный день акварели?
Вышло пошло как-то и неуместно.
— Это — масло, молодой человек, — он ткнул в лицо Даньки свою палитру. Масляные краски. При чем здесь акварель?
Даньке нечего было сказать на этот выпад в свою сторону.
Он сделал короткий шаг назад, чтобы не испачкаться и посмотрел на старика с каким-то восхищением и состраданием.
Но старик уже забыл о нем. Он рисовал, и будто дирижировал этим процессом своей палитрой.
Даньке вдруг захотелось дотронуться до перепачканной красками вельветовой куртки художника, что он и сделал сзади и незаметно. Ему захотелось унести с собой стойкий колерный аромат этого художника вместе с его широкой и щедрой палитрой.
Вдруг старик развернул к Даньке свое лицо, широко улыбнулся и переспросил:
— Международный день акварели? — и он рассмеялся громко и как-то честно. — У меня в детстве такса была с таким именем. Маслом ведь таксу не назовешь. Вот она и стала Акварелькой. Умная очень была такса и красивая, — и он, казалось, тут же забыл о Даньке, и о том, что только что говорил с ним. Вернулся всем своим состоянием к палитре и холсту.
Данька постоял еще немного за его испачканной неприветливой спиной, а потом пошел по своим делам. Впрочем, врать себе он больше не стал. А зашел в ближайшую булочную и купил хлеба. Все-таки врать себе не хотелось. Хлеб у него дома был, и он стал скармливать батон уткам на канале.
С этого берега ему хорошо был виден на мосту старик художник. Он всё еще делал непонятные жесты, рукой, в которой была палитра, и казалось, что он то ли, как на посту, дирижирует невидимым оркестром, то ли поддерживает чье-то равновесие, не давая упасть в темную воду канала.
И Данька понял, что он увидел сегодня очень нужное и важное в своем блеклом существовании.
Он сделал непосильное для него раньше открытие. Вот надо бы и ему, Даньке, отыскать среди жизненного безлюдия и хлама нечто подобное стариковской палитре, за которую можно ухватиться крепко и никогда уже не отпускать, тем самым наладить некое свое равновесие в зыбком этом жизненном пространстве.
Код независимости
В замочной скважине ящика письменного стола он неожиданно увидел тонкий белый край какой-то бумажки. Он потянул его, поддев отверткой замок на себя. И впрямь, внутри его тщательно и тонко сложенная, явилась бумажка, похоже это была записка, скрытая от чужих глаз в таком странном тайнике.
Костя вынул записку, развернул ее и увидел текст, аккуратно написанный в столбец странными знаками простым бледным карандашом. Это конечно же была чья-то шифровка. У Кости замерло нутро. Он вдруг вспомнил, что записку эту с зашифрованным текстом он спрятал в щелку замка сам, в детстве. Это был его тайничок.
Костя сам этот факт вспомнил, но текст, которым аккуратно так был заполнен клочок, слегка обветшавшей, бумажки он прочесть не смог. Это была смесь из латиницы, математических обозначений. Встречались и понятные знаки, как плюс или минус. Но в целом письмо это он прочесть не смог.
Костя достал зачем-то лупу. Но и через неё текст не стал понятнее.
Костя сильно огорчился, нахлынули яркие воспоминания из детства. Он любил творить вот такие тайнички от старшего брата. Это дело тогда казалось ему важным и нужным.
И Костя понимал, что в бумажке, найденной нечаянно им с таинственным письмом из детства, он ничего не мог прочесть. В послании этом было зашифровано важное какое-то послание к самому себе. И Косте вдруг очень захотелось прочесть эти таинственные знаки и буквочки, найти, открыть их смысл. Желание это показалось ему сплошной глупостью, но оно не отступало. Костя осторожно расправил изломанную заточением в щелке бумаженцию и опять взял в руки лупу.
И вооружившись таким образом, он попытался вспомнить сам момент, когда он прятал это сокровище в тайник, стал вспоминать, что же означали тогда эти таинственные знаки, им же и придуманные. Но ничего не вспоминалось.
Костя вздохнул и отложил лупу. Он даже понюхал бумажный этот клочок, будто рассчитывая на подсказку.
Подсказки не случилось, вместо нее в комнату заглянула жена и позвала обедать.
По выходным они старались обедать все вместе, и за одним столом, и в одно и то же время. Жена считала, что эта традиция держит семью на плаву, оберегая от разных неожиданностей.
— Посмотри, что я нашел, — Костя показал жене детскую свою шифровку.