Код Независимости

Вовка так и стоял, внимательно рассматривая новый искаженный мир в корпусе равнодушного автомобиля. Он вдруг разом понял, как ничтожна его маленькая жизнь, его работа книгоношей. Подумал и о ненужности своего визита к Ниночке. И никакие туфли из кожи шевро ему не в помощь, все его мечты разбились о безжалостное великолепие этого зеркального шедевра. И Вовка почему-то подумал, что хозяин этого “Майбаха”, скорее всего, сидит сейчас у Ниночки гостем, именно тем сюрпризом, на который был приглашен он сам.

Конечно, так думать не надо было. Дом был огромным, масса жильцов. И может, хозяин зеркальной этой красоты сам живет здесь.

Но Вовкино стремление идти к Ниночке ускакало быстро и мячиком. Его ноги, в легких красивых башмаках, уносили подальше от “Майбаха” и от горького открытия, которое подарил ему этот зеркальный вещун.

Вовка заметил небольшой камушек и пнул его ногой. Камушек отлетел довольно далеко. Вовка догнал его и еще раз пнул.

И вдруг ему захотелось пнуть этим камушком в “Майбах”, в его зеркальную горькую справедливость. Но он этого делать не стал. Пожалел туфли из матового шевро.

“Интересно”, — подумалось Вовке, — “если этот зеркальный красавчик влетит в аварию и разобьется, это будет считаться плохой приметой, как бы разбилось зеркало?”

Ему эта мысль может и понравилась бы, но он, вспомнив зеркальные сиятельные бока машины, не стал желать ей ничего худого.

Он просто понял, что надо идти и искать другую работу. Книгоношей в этом мире проживать трудно. И этот “Майбах” легко и доступно объяснил ему своим зеркальным светом, как подножку подставил.

Вовка ускорил шаг, и вдруг его стремительно и бесшумно обогнал сказочно-зеркальный этот автомобиль. Он быстро исчез за поворотом, будто и приезжал в этот двор исполнить эту свою подножку для Вовки.

И Вовка почему-то не злился больше, а с благодарностью смотрел на удалявшийся этот зеркальный посторонний предмет, который вдруг сделал то, что сам Вовка не решался бы никогда. Звонил телефон, это была Ниночка. Вовка не ответил и выключил его.

Ему нужно было подумать… Одно он знал уже точно. Он больше никогда не пойдет к Ниночке на её кокетливые посиделки. Это было теперь для него — как смотреться в кривые зеркальные бока чужой машины.

И Вовка стремительно зашагал в другую сторону.

Серебристая тетрадь,

4 декабря 2022

Равновесие

Утром по телевизору сказали, что сегодня — Международный день акварели. Данька улыбнулся такому странному сообщению и едва не рассмеялся. “День акварели. Надо же! Почему не гуаши, или масляной краски?”

Был выходной день, решительно ничего не хотелось делать, любое лишнее движение казалось преступлением.

Данька пошлепал босиком на кухню, включил чайник.

За окном веселилось солнце. Оно было невыносимым своей яркостью, и Данька поплотнее задернул шторы.

“День акварели”, — подумалось опять. — “И что мне делать с этим знанием?” — все больше раздражался он.

Выпив безвкусного кофе и съев тощий бутерброд с сыром, Данька решительно отправился по делам.

Зачем человек врет? Этот вопрос оставался без ответа.

Понятно, если врешь во имя чьего-то спасения или защиты. Но вот просто так врать, даже себе, без всякого повода.

Данька врал себе, никаких дел у него на сегодня не было и быть не могло. Выходные дни всегда были для него тягостными и пустыми, безжизненными.

Данька нацепил очки от солнца и двинулся вперед, стараясь выглядеть со стороны не праздным зевакой, а осмысленной личностью.

Воздух вдыхался тепло и ласково. День, казалось, взял Даньку дружественной своей рукой и вывел прямо на короткий мостик через канал. И тут в привычные ароматы улицы в нос Даньки проник незнакомый, но очень манящий в детство аромат. Он вскинул глаза на прохожих и увидел старика с мольбертом. Это от него исходил стойкий запах краски, как от обыкновенного маляра. Но это был не маляр, это был художник. И художник со стажем. Он стоял перед мольбертом весь перепачканный следами разных красок и был похож на свою палитру, которую держал в руке с необыкновенной нежностью и какой-то музыкальностью. Держал как-то по-особенному и смело тыкал в нее кистью, словно шпагой, колдовал там о чем-то, а потом с любовью и смыслом, ведомому только ему, оставлял след на холсте мольберта.

Данька подошел к старику ближе и чуть замер недалеко от его высокоплечей фигуры.

На холсте была изображена вода в гранитных берегах набережной, солнце в ней, живое и пестрое его отражение, слепило и прыгало по нарисованной воде канала.

Даньке изображение сильно понравилось, и он решительно прислонился к перилу моста, неподалеку, чтобы посозерцать. С виду — такой небрежный, творческий процесс. А процесс был восхитительным, потому что был почти незаметным, и очень неожиданным в своих изобразительных подробностях.

Данька и не заметил, как на холсте появилось небо, бело-синего прозрачного колера. И по нему поплыло облако, оно было почему-то совсем одиноким и загадочным.