Кодекс

Некоторое время Мари сидела, опустив глаза. И все же чувствовала, как Роланд нетерпеливо сверлит ее взглядом.

— Во-первых, — начала она, — я только сейчас узнала, что у тебя есть какие-то ко мне чувства.

— Как для следователя, ты не слишком наблюдательна.

— Как для влюбленного, ты не так уж бурно выражаешь свою страсть.

— Бурные выражение страсти сейчас в принципе не в почете. Не говоря уже о том, что я половину жизни провел в мете, присоединенный к деке, почти не видя живых людей. Где уж тут научится выражать эмоции. Ладно, тут уж mea culpa. Но это было во-первых. А что во-вторых?

— Во-вторых, ты, в итоге, не так уж прямо спросил. На “что ты обо мне думаешь” я вполне бы могла ответить, что считаю тебя прекрасным напарником, и что у нас с тобой получится выстроить качественное профессиональное сотрудничество. Но ладно, я тебя поняла. Что до моего ответа…

Роланд наклонился вперед, ожидая вердикта.

— … то насчет этого мне нужно сначала подумать.

Услышав эти слова, напарник словно бы даже обмяк на несколько секунд, уронил голову на грудь. Но когда поднял лицо, он уже улыбался, с грустной иронией.

— Это ведь хуже всего. Прямо-таки полная противоположность прямого ответа. Даешь надежду обреченному. Но знаешь что? “Подумаю” — это все-таки не отказ. И мне пока хватит и этого.

Он повернул голову, прислушиваясь к льющейся от прилавка с пластинками музыке. Встал, протянул Мари руку.

— Потанцуем?

— Я не умею.

— Будто я умею, — он пожал плечами, — это в любом случае не важно. Главное начать, а дальше пусть нас ведет музыка и вино.

Только когда она попыталась встать, майор заметила, каким необычно легким казалось ее тело. Она словно парила на облаке, и ступни ее только слегка касались земли, которая покачивалась под ногами. Равновесие давалось нелегко, и Мари раскинула руки, чтобы не упасть.

— Мда, майору больше не наливать, — сказал Роланд, наблюдая за ней, — Какие уж тут танцы.

— Подожди. Подожди, — Мари подняла ладонь, давая знать, что помощь ей не нужна. Понемногу мир перестал кружиться, и поступь ее стала тверже, — Просто непривычно было. Прошло уже. Ладно, идем.

Они вышли в центр зала, ближе к проигрывателю, на котором медленно вращался лаково-черный диск пластинки. Роланд взял ее правую руку, свою правую ладонь положил ей на талию. Шагнул вперед и чуть в сторону, мягко ведя Мари в плавном круговом движении. Поначалу она невольно сопротивлялась его напору, но скоро позволила себе расслабиться, отдав себя в его руки. Полутемный, полный людей зал плыл мимо. Несколько посетителей последовали их примеру, и теперь три или четыре пары скользили по граниту пола, описывая бесконечные круги. Пусть ритм музыки не подходил для вальса, пусть она оступалась иногда, все же в этом танце было что-то, что словно наполняло майора теплом и медовым, янтарным светом.

И когда музыка кончилась, когда настала глубокая ночь, и пришло время прощаться, тепло это не ушло. Вернувшись домой, Мари, не раздевшись еще, прислонилась плечом к стене, и снова вспомнила прошедший день, теплый дождь, рябь на поверхности воды, тихую музыку, мягкий свет ламп, вкус шампанского и совершенно новое ощущение уюта.

Уведомление вспыхнуло в нейроинтефейсе, и все это, хоть и не померкло, но все же отошло на второй план. Видеосообщение от неизвестного пользователя. Прежде чем принять его, майор переоделась, села за столом на кухне.

Перед ней возник Никита. Он стоял на улице, и в окружающей его темноте было живое дыхание, которое шестым чувством давало понять, что это не очередной конструкт, а реальность мертвого города затерянного в сердце пустоши. За его спиной, на фоне светлеющего уже неба, вырастал силуэт невысокой башни.

— В этот раз мы поговорим о том, что тебе, Мари, должно быть ближе других моих рассуждений. Поговорим о законе и этике, — начал он, — Что есть закон? Этический консенсус, социальный компромисс. Не вполне осознанная тирания большинства. Закон проистекает из противоречивых индивидуальных эгоистичных импульсов, которые в совокупности, помноженные на общество в целом, пытаются изобразить нечто вроде всеобщего блага. Говоря проще, человека может привлекать идея огреть своего ближнего дубиной и присвоить принадлежащие ему богатства. Но, в то же время, сам он не хотел бы, что так с ним поступил сосед. Взвесив за и против, риск и выгоду, он приходит к выводу, что оптимальным вариантом был бы полный запрет на подобное перераспределение средств. Когда большинство индивидуумов приходят к тому же выводу, рождается статья морального кодекса, которая, достаточно устоявшись, становится законом.

И, тем не менее, закон нужно отличать от этики. Закон, по самой сути своей, неспешен, неповоротлив. Закон должен быть высечен в камне и говорить с непререкаемым авторитетом. Иначе его не будут уважать, и закон, лишенный уважения, не будет исполнен. В то же время мораль, как погода, вечно изменчива, подвержена веяниям времени, от технологического прогресса до модных трендов. Особенно в наше время, когда изобретение новых норм — это любимое развлечение цивусов.