Кодекс бесчестия. Неженский роман

– Ну, не в самом Harrods, а в ресторанчике напротив. Мы приходим, а они там сидят. Ну, Катька, сам понимаешь… Просто из кожи лезла вон, чтобы устроить скандал, а Костя так терпеливо все спускал на тормозах. Платон! Если бы ты только видел! Костя, конечно, что хочешь на тормозах может спустить, но дело не в этом. Что он – от ланча с какой-то теткой не мог отбояриться? Но он старался ради Катьки, для него было важно ее успокоить, рассмешить, в этом была такая любовь… Трепетная, я бы сказала.

– Да… Катерину он любит, несмотря на все ее выверты. За это я его еще больше уважаю. Но… Еще одно подтверждение, как вредны ранние браки.

Хотя Платон и говорил Александрову, что в тиши хорошо думается, на этот раз сардинское уединение не помогало. Он не находил себе места. Целыми днями напрягал мозги, но ничего не мог придумать и по-прежнему не знал, как построить разговор с сыном.

Они с Викой лежали в шезлонгах на пляже возле дома. Дизайнеры оставили только узкую полоску песка у кромки моря, а все пространство до самых пиний, которые тенистым кольцом окружали дом, превратили в зеленый газон с редко разбросанными клумбами. Платон вставал с шезлонга, принимался плавать, бегать, брался то за скутер, то за акваланг… Говорил себе, что грешно не радоваться в таком раю, грешно без аппетита есть свежевыловленную рыбу… Что-то его мучило, какая-то смутная тревога. Это усталость никак не хочет отпускать, но главное – мысли про Павла.

Он не любил и не считал нужным прислушиваться к себе – пустое занятие. Злился, что не может избавиться от непонятного гадкого предчувствия. Что-то произойдет, когда приедет Павел. «Сына потерять не боишься?» – вспоминал он слова Александрова. Какая чушь! Можно подумать, Рокфеллер позволил бы своему сыну жениться на шалаве. Без породы, без воспитания и даже без денег, хотя деньги тут играют последнюю роль. Можно подумать, кто-то из сыновей Рокфеллера проклял бы за это своего отца. Он поломает этот брак, а Павел никуда не денется. И не пожалеет потом, что упустил – бог ты мой! – дочь Чернявина! У Павла достаточно мозгов, чтобы это понять.

– Сходишь со мной на яхте до Сицилии на два денька?

– Если надо, – откликнулась Вика. – Но я бы лучше тут повалялась. На два дня – это опять отель, а мне так дома нравится. Тебе обязательно нужно?

– Ну раз уж я тут! Надо с торговой компанией повидаться.

– Я толком так и не понимаю, что у тебя там за дела.

– Детка, вина юга Италии недооценены. У красного я перспектив не вижу – с Тосканой, Пьемонтом конкурировать уже поздно. А вот белые, островные – с Сардинии, Сицилии – это другое дело. Да и Апулия и Кампанья хороши. С ними, образно говоря, то же самое, что с лесом в России. Производители мелкие, вино продают дешево. Твою любимую «Falanghina» – знаешь, где я видел? В Лондоне, в магазине для… Короче в «Теско», куда, уверен, ты даже не заглядывала. Дорогие магазины «Falanghina» не берут – семь фунтов, нерентабельно. Как раскручивать вино, которое розница не любит? Задачка забавная, правда?

– Ладно, ладно, все. У меня сейчас мозги закипят.

– Так я после обеда сгоняю? Завтра к вечеру вернусь.

Отрыв на Сицилию пошел Платону на пользу. Он перестал хандрить, снова в ход пошли и скутеры, и сёрф, и водные лыжи. Через неделю отправились в Сорренто – любимое Викино место на юге Италии, оттуда дошли до Неаполя и улетели в Москву.

Московский июнь был холодным и дождливым, а проблемы навалились на Платона буквально с первых же минут доклада помощника, который встречал их в аэропорту. Жизнь тут же вошла в привычную колею. Вика убедила мужа, что ей непременно нужно в Лондон по делам своего фонда, надеясь в душе, что сумеет поговорить по душам с Павлом, подготовить его к встрече с отцом, на которой Платон особо выбирать слова не будет. Что бы Катюня ни думала о Вике, та была предана своему мужу. Настолько, что не заговаривала о собственном ребенке. В душе она ждала, что Платон сам об этом заговорит, и готова была ждать еще. Ей всего тридцать…