Кодекс Снеговика

Таджики (то есть узбеки) сидели возле раскаленной буржуйки и о чем-то разговаривали на своем языке. На электрической плите стоял казан. Один из таджиков дежурил возле него с деревянной лопаткой в руке. Остальные вспоминали родину и цокали языками. В бараке было довольно чисто, несмотря на убогость среды обитания: самодельные деревянные нары по-армейски туго застелены латаными одеялами, пол выметен, жестяная посуда вымыта, на самодельном обеденном столе ни крошки…

При появлении Алексея все таджики привстали. Взгляды у них были настороженные, а у некоторых – испуганные. Обычно начальник начинал свой визит с того, что приказывал сразу же выключить электрическую плиту, в силу мало понятного им правила пожарной безопасности. Дежурный таджик уже приготовился повернуть тумблер в позицию «Выкл».

– Ну, здравствуйте, что ли, – сказал Алексей, пригнувшись в пороге барака и снимая капюшон.

– Мн-э, – замялись таджики.

– Здравствуйте, – внятно ответил только один из них. Это был бывший учитель русского языка Тавакар, или Толик для простоты.

– Плов готовите? – спросил Алексей.

– Плов, – заулыбался самый веселый и самый молодой из таджиков Миша. – Как дела?

Алексей неожиданно тоже улыбнулся. Такое с ним бывало очень редко. Обычно при общении с таджиками он начальственно хмурился, в редком случае – скабрезно шутил. Теплых интонаций ни в голосе, ни в мимике не допускал, разграничительное расстояние соблюдал строго.

– А можно мне хоть раз попробовать настоящего азиатского плова? Никогда не ел…

Таджики переглянулись. Даже беспечный Миша озадачился таким предложением начальника.

«Несладко же им придется после Нового года», – подумал Алексей, глядя в эти бесхитростные черные глаза.

Он знал, что все они с большим трудом нашли это место – в стороне от инспекторов миграционной службы и милиции. Здесь им было по-своему хорошо, несмотря на разлуку с родными и суровые условия жизни. Теперь лишиться этого места значило для них в одночасье оказаться под открытым небом. В морозной России открытое небо куда злее, чем в солнечном Таджикистане…

– Присаживайтесь, – сказал бывший учитель русского языка и кивнул кому-то из товарищей.

Перед Алексеем появилась самодельная табуретка, сколоченная из отходов строительства.

После вчерашнего вечера и прошедшей ночи у Катерины возродилось почти забытое чувство влечения к мужу. Это не было физическое влечение. Просто Катерина поймала себя на мысли, что ей одиноко наедине с собой. Ей хотелось всего лишь видеть Вадима перед собой, говорить с ним, слышать его голос. Это было странное чувство. Обычно на даче ей хватало одной дачи. У нее здесь не было других потребностей…

Дочь, позавтракав, ушла на второй этаж и скоро оттуда зазвучала скрипка. Катерину уже не беспокоил тот факт, что дочь играет там совершенно по своей воле. Она как бы уговорила себя больше ничему не удивляться. По крайней мере, до Нового года.

Вадим занялся расчисткой прилегающей к дому территории от снега. Катерина помыла посуду и сначала хотела подкрасить оконные рамы и даже взяла в руки кисть, но отложила ее и снова принялась листать кулинарные книги, однако и это занятие ее не завлекло. Она накинула на плечи куртку и вышла на улицу.

Вадим шуршал лопатой и, кажется, даже не заметил ее появления. Катерина тоже сделала вид, что вышла исключительно по делу. Она обошла дом по периметру, осматривая бревна стен. Механически она подмечала изъяны дерева – все его трещины и грибковые потемнения. Глубоко внутри себя она огорчалась этим изъянам и даже придумывала способы по их устранению, но на поверхности была одна мысль – подойти к Вадиму, обхватить его сзади, прижаться грудью к спине…

В сугробах возле дома было множество мышиных норок. В другой раз она подумала бы, что все-таки надо купить какое-то устрашающее электросредство, но сейчас ей вдруг вспомнилось смешное слово «Псись» и тот мышонок, который дергал лапками в предсмертной судороге. Неужели он и в самом деле притворялся? Катерина улыбнулась.

Она вернулась к входной двери, кинула взгляд на Вадима… и вошла в дом. И хотя она так и не обняла его, ей было радостно и спокойно на душе.

– У тебя есть хотя бы одна минутка? – спросила Анюта.

– Почему ты спрашиваешь? Для тебя у меня всегда есть время, – голоса Снеговика был таким бодрым, словно он только что подзарядился.

– Сейчас, наверно, у тебя очень много работы. Вы с Мяукалой решаете свои планы…

– Нет, нет, Мяукала сама справляется хорошо. Она надоумила Карину и Каролину собрать всех ворон. Не знаю, что из этого выйдет, но может получиться веселенький концерт… Что ты хотела узнать,? – спросил Снеговик, хотя уже знал, о чем думает Анюта.

– Помоги мне, пожалуйста, еще раз сыграть цветную музыку.

– Охотно. Но на самом деле тебе не нужна моя помощь, ты можешь сыграть ее сама. Надо только немного потренироваться. Совсем немного.

– Как?

– Давай начнем с самого простого.

– С Ридинга?

– Нет. Я же сказал – с самого простого. Сыграй мне гамму.

– Гамму? – одно это слово наводило на Анюту тоску. – Только не гамму, Снеговичок. Это так скучно.

– А разве Галина Владимировна тебя не учила…