Кофе с долькой апельсина (СИ)

— Ты совершенно себя не бережёшь! — Он чуть повысил голос, добавив в него необходимую долю возмущения и беспокойства. — Я понимаю, что политика — твоя жизнь. А моя жизнь — это ты. — Он взял её руку и прижал к своей груди.

— Прошу, дай мне несколько часов. — Она редко когда могла позволить себе полностью расслабиться, выйдя из режима боевой готовности, когда её цепкий и испытующий взгляд становился мягким и тёплым. Таким, каким она сейчас смотрела на Жордана. — А потом я буду в твоём полном распоряжении.

— Значит, ты не против, чтобы я остался на ночь? — опасливо, словно боясь отказа, спросил он, захлёбываясь в собственной беспомощности перед этой женщиной.

Да и сама природа словно желала продлить их совместный вечер… Небо решило, что пролило сегодня недостаточно слёз и разрыдалось сильнее прежнего, отбрасывая всякую скромность и насылая на Париж настоящий ливень. Стройные ряды дождевых капель обрушивались на город, словно вступая с ним в сражение.

— Не против. — Её губы тронула улыбка — такая редкая с другими и такая частая с Жорданом. Она подушечкой большого пальца разгладила пока ещё неглубокую морщинку меж его бровей. — Чувствуй себя как дома.

— Как прикажете, мадам! — шутливо вытянувшись по стойке “смирно”, согласился он и вышел из гостиной.

Марин проводила его усталым взглядом и, устроившись на диване, вернулась к работе. Кошки последовали за ней, а одна из них уютной тяжестью легла на колени женщине, мурлыкая в знак примирения.

Тихое урчание кошек и потрескивание дров в камине — гармоничное и убаюкивающее сочетание. Да и крупные капли дождя, соприкасаясь с подоконником, выстукивали монотонную мелодию, что благоприятно способствовало крепкому сну. Марин прикрыла слипающиеся глаза. Возникло ощущение, что в них щедро насыпали песка — несколько практически бессонных ночей подряд давали о себе знать. И она не заметила, как задремала.

И вновь оказалась с глазу на глаз с терзающими её кошмарами. Некоторое время она судорожно металась по дивану, что-то бессвязно шепча. А потом рывком села, выскользнув из цепких объятий сна. Лицо исказила болезненно-горькая гримаса, и женщина согнулась пополам, заходясь приступом кашля. Осколки собственных воспоминаний резали острыми краями, а, сложившись в картинки из далёкого прошлого, ослепляли своей болезненной реалистичностью. Марин с силой сжала кулаки. Ногти впились в кожу, и она попыталась найти отдушину в этой кратковременной боли. Она чувствовала лёгкий озноб. Тлеющие в камине остатки дров уже не давали прежнего тепла, и она машинально положила ладонь на спящую неподалёку кошку. Вот только не её Марин хотела бы сейчас обнять. Она встала и, устремив взгляд в темноту, направилась к двери. Руки дрожали, и дверная ручка поддалась не сразу.

Дождь уже закончился, оставив после себя лишь шлейф аромата намокшей листвы и прохладу. Зато поднялся холодный ветер, который вёл себя совершенно недружелюбно, запуская свои мертвецки ледяные пальцы под одежду.

Марин достала сигарету. В последнее время она стала курить гораздо реже, зная, что Жордану не нравится это её пристрастие. Но бывали моменты, как сейчас, когда она не могла справиться без сигареты. Огонёк зажигалки дрожал от порывов ветра, и ей пришлось прикрыть его ладонью. Она затянулась и прикрыла глаза. Кончик сигареты тлел и осыпался пеплом, а серый дым слетал с пересохших губ и таял в воздухе.

Марин не плакала, как и всегда. Она лишь всхлипнула несколько раз — тихо и протяжно. Словно боясь вместе со слезами выпустить изнутри что-то очень важное.

Никто не догадывался, что за фасадом всегда невозмутимой и уравновешенной мадам могут скрываться детские страхи. Ночные кошмары вновь превращали её в беспомощную маленькую девочку, какой она когда-то была. И эта девочка не могла справиться со своими страхами в одиночку. Но Марин не подозревала, что сейчас была не одна.

Жордан стоял сзади, вслушиваясь в её дыхание — частое и хриплое. Он боролся с нестерпимым желанием обнять её, но боялся, что она ускользнёт от его прикосновения, отгородится защитной бронёй. Его рука легла на её плечо — осторожно, едва обозначая присутствие. Но Марин не повернулась, продолжая стоять к нему спиной.

— Я видел тебя разной — счастливой, печальной, мягкой, жёсткой… Думаешь, не приму тебя вот такой? — тихо проговорил он, стараясь успокоить её, хотя у самого сердце стучало так, что могло раскрошить ребра. Он очень переживал за любимую женщину.

— Какой? Слабой? — Голос дрожал вместе с его обладательницей. Она попыталась сделать быстрый вдох, но воздух медленно и тяжело входил в лёгкие, словно был непригоден для дыхания и отторгался.

— Ранимой. Уязвимой. Плачущей. — Он подбирал слова с особой осторожностью, стараясь не задеть ими Марин.

— Я не плачу, Жордан. Просто курю. — Она повернулась, продемонстрировав ему сигарету и отсутствие слёз. — Я хочу побыть одна.

Жордан всегда уважал её личное пространство. Но на словах. А на деле безбожно его нарушал. Поэтому он и не думал уходить.

— Хочу забрать у тебя хотя бы половину, — прошептал он.