А что, если… что, если это был тот самый ремонтник? Ее мысли вернулись к тому утру, когда она стояла возле Гортопса. Что он сказал?
Лиз всегда носила в кармане пальто карандаш. Осталось только найти бумагу. Она нащупала в кармане что-то жесткое и глянцевое; розовые буквы словно дразнили ее:
И тут она вспомнила, что Рокки сказал матери.
– А что с ними? – храбрым и вызывающим тоном спросила вслух Лиз, хотя на самом деле побелевшие дороги вызывали у нее панику.
Когда Тельма ехала в сторону Рейнтона, поля припорошил тот же мокрый снег. В душе – не в глубине, а очень даже на поверхности – она сожалела, что отменила утренние планы: натереть до блеска мебель под звуки «Классик-ФМ». Что-нибудь надежное и жизнеутверждающее в противовес мрачному мартовскому дню. Она надеялась, что разговор с Тедди придаст ей столь необходимую надежду. Но слова мужа прозвучали не как напутствие, а как призыв к действию, так что пчелиный воск и «Классик-ФМ» подождут. Сейчас она ехала в Гортопс, чтобы выяснить, что именно вызвало у Келли-Энн дурное предчувствие. На заднем сиденье лежал огромный рулон мусорных пакетов на случай, если потребуется помощь в уборке, – зная Келли-Энн, такой исход был более чем вероятен.
Колеса ее серебристо-голубого «Фиата» влажно зашипели, когда она остановилась у Гортопса и в лобовое стекло ударили последние брызги снега.
Сад по-прежнему выглядел одичавшим и неухоженным, но рядом с кустом у ворот жизнерадостно проклюнулись белые подснежники. Избегая сугробов, Тельма открыла ворота с пятью перекладинами и направилась к дому, внимательно осматривая сад и дом. Посреди дорожки стоял черный мусорный бак на колесах для переработки отходов. Что-то в нем, одиноком и заброшенном, навеяло воспоминания о Топси и ее растерянных слезах. Подавив внезапную волну грусти, Тельма отодвинула мусорный бак в сторону и подошла к стеклянному фасаду.
Дом был пуст. Тельма поняла это еще до того, как разглядела прихожую; во всем доме стояла та серая, неподвижная пустота, которая бывает в заброшенных зданиях и у мертвых животных.
Она заглянула через стекло. Отсюда хорошо просматривались прихожая, открытая лестница и – справа – кухня. Стало ясно, что дом пуст. И дело было не столько в отсутствии мебели и декора, сколько в следах, оставшихся после них: пыльные, бледные продолговатые пятна на полу и стенах, вдавленные отметины на коврах, плюс остатки упаковки: газета, неприкаянный мусорный пакет, пластиковая крышка. Не лучше ли было оставить в доме хоть какие-то вещи, чтобы он не выглядел таким мертвым и заброшенным? Или сама мысль о том, чтобы разобраться с имуществом, была слишком болезненной после всего случившегося? Мысли Тельмы вернулись к причине визита: что же такого увидела Келли-Энн, раз осознала, что что-то не так?
На коврике у входной двери обнаружился целый ворох рекламной почты с яркими жирными надписями, которые Тельма могла прочитать даже на таком расстоянии: «Информация о розыгрыше призов внутри!» – гласил один канареечно-желтый конверт.
Кажется, это тупик. Тельма вздрогнула: несмотря на зимние сапоги, ногам было очень зябко. Когда она возвращалась назад, ее взгляд привлекли подснежники, которые она заметила раньше. Присмотревшись, Тельма поняла, что один из них не был уродливым цветком; белое пятно оказалось грязным, скомканным листом бумаги. Нет, не так: не лист бумаги, а карточка, визитная карточка. Она осторожно подняла ее и прочитала:
– Там никого нет, милочка.