Кофе в бумажном стаканчике

…Надя вышла из парикмахерской и остановилась. Все еще не веря себе, провела ладонью по торчащим во все стороны пушистым прядям. Появилось ощущение, будто ее жизнь закончилась, и она теперь не знает, кто она. На какую-то секунду показалось, что слабые лучи осеннего солнца, освещая ее, проходят сквозь тело, которого уже нет. Ничего больше нет! Если бы мир вокруг стал стремительно сворачиваться, исчезая в жуткой бездонной воронке, Надя не удивилась бы – отчуждение от всего сущего стало настолько явным, что она на мгновенье люто возненавидела и этот мир, и себя. Хорошо было бы закричать от нестерпимой боли – громко, во весь голос. И навсегда раствориться в этом крике. Надя с силой потерла глаза, отгоняя накативший морок, и пошла по улице, влившись в поток людей. Ее ждали маленькая дочь и Нина Дмитриевна. Дойдя до мусорных контейнеров, она мстительно раскидала обрезанную копну волос. Это, как ни странно, доставило ей удовольствие.

Когда Надя вернулась домой, взгляд ее упал на мертвую данаиду под стеклом, висевшую на стене. Ей захотелось ее немедленно уничтожить, как собственные волосы. Она протянула к ней руку и вдруг резко остановилась – показалось, что бабочка шевельнула высохшим крылом. Надя вздрогнула, отступила назад, словно бездумно посягнула на нечто такое, что было выше ее понимания. Нервы! Ладно, она не будет на нее смотреть и оставит, как память. Немного подумав, Надежда сняла данаиду со стены, завернула в чистое полотенце и спрятала в ящик книжного шкафа – туда, где лежали ее документы и фотографии.

…Ноябрьский день был очень теплым, мягким, словно в город неожиданно вернулось бабье лето. Сергей стоял у окна своего кабинета, размышляя, как правильно выстроить разговор с пациентом, назначенными после обеда. Снова был сложный случай, требовалось дополнительное обследование, прежде чем решиться на операцию, это пациенту стоило денег. Согласится или нет?

Вдруг он краем глаза увидел знакомую фигурку, внутри все похолодело. Что здесь делает Надя? Она же давно в Москве! В своих любимых джинсах, за которые он ее так глупо отругал, куцей голубенькой курточке и шарфе, купленном в Алуште, она была похожа на худенького подростка. Сердце его сжалось, он стал жадно, не отрывая глаз, смотреть, уверенный в том, что сходит с ума. Интересно, ее новый избранник также страстно влюблен? Маленькая, слабая, нуждающаяся в защите, она когда-то искусно заманила его, рационального и осторожного, в свои ловушки, заставила потерять контроль. И использовала.

Сердце его гулко билось. Расстояние между ними было большим, но ему казалось, что он чувствует ее. Вспомнилось, как она дышит, какое у нее гибкое тело, мягкая улыбка, тонкие изящные запястья и лодыжки. Эта маленькая девушка с первой встречи сделала его одержимым – он думал о ней гораздо чаще, чем нужно, и постоянно желал ее, даже когда возвращался с работы до предела уставший и выжатый, как лимон.

Больше всего на свете он боялся, что однажды она исчезнет. Поэтому перед тем, как выезжать из клиники, обязательно ей звонил. Ему нужно было удостовериться, что она дома и ждет его. Это были ничего не значащие разговоры – что купить к ужину или в дом, но они его успокаивали. Однажды он не позвонил, забыл – вернулся домой, но ее уже не было. То, чего он так боялся, свершилось. Он ушла к другому – более богатому, успешному, свободному от комплексов. И вот теперь она сидит на скамье. Или это не она?

У Сергея заломило виски. Нельзя раскисать, его Нади больше здесь нет. Та, что сидит на скамейке за кустом и думает, что ее не видно, не она. Эта незнакомая ему девушка пришла, чтобы окончательно уничтожить последние остатки самообладания. Он отдаст ей все, что она захочет, только пусть больше не приходит. Это ведь не сложно. Почему она так плохо выглядит? Может, ей действительно нужна помощь? Нет, это самообман. Он просто сходит с ума от немыслимой тоски и глухого одиночества. Не думать! Не смотреть!

Сергей заставил себя отойти от окна, выпил холодной воды, набрал Марка, предложил вместе пообедать. Тот несказанно обрадовался и приехал через десять минут, которые показались Сергею мучительно долгими. Когда они вышли из здания, на скамье никого не было. Сергей решил, что ему померещилось – он придумал ее, убитый невыносимой печалью. Кажется, надо начинать серьезно принимать успокоительные – курсом.

Вечером он поднялся в свой кабинет и долго лежал на диване, бездумно глядя на бабочек. Когда-то они жили, радовались теплу, мечтая добраться до собственного рая, и благополучно долетели. Там их поймали, равнодушно умертвили. Как его самого. От того, что он успел узнать – каково это быть по-настоящему счастливым – стало еще хуже. Его счастье, как и монархи на стене, погибло. Мертвое счастье…