Кофе в бумажном стаканчике

Сергею вдруг остро захотелось избавиться от бабочек – разбить стекла, растоптать в прах высохшие оранжевые крылья. Он резко поднялся, протянул руки к первой из них и остановился. Его взгляд зацепился за пустое место во втором ряду, которое он раньше не замечал. Зачем Надя забрала бабочку? Как сувенир? На этот вопрос ответа не было. Растерянный, он некоторое время стоял перед своей коллекцией, его руки безвольно висели вдоль тела. Потом, ссутулившись, побрел вниз. Надо было ужинать и отдыхать. Завтра – очередной сложный день.

Вопреки ожиданиям, новогодние праздники тянулись мучительно долго – еще тоскливее, чем надоевшие рабочие будни. Надя часами гуляла с Лялей в городе, показывала ей нарядные елки в витринах магазинов и в супермаркетах, дарила незамысловатые подарки, всеми силами стараясь создать у дочери настроение праздника, хотя у самой на душе было темно. Вокруг гуляли и радовались красивые нарядные люди, но Наде они казались неодушевленными и мелькали, словно фигуры в кинофильмах на плоском экране. Она была предельно одинока в этой многолюдной веселой толпе, и ее одиночество виделось ей уже окончательным и абсолютно безысходным. Зато Алевтина искренне радовалась, разглядывая широко раскрытыми глазенками праздничную суету.

Особой восторг вызвал у нее настоящий Дед Мороз, степенно разгуливающий вокруг нарядной елки с гирляндами в самом центре города возле театра. Он раздавал детям подарки, и Ляле достались конфеты. Она была счастлива, задавала маме бесконечные вопросы и вела себя, как все обычные дети в возрасте трех с половиной лет – баловалась, бегала, хохотала. Глядя на нее, Надя тоже улыбалась, ей хотелось надеяться, что беда не омрачит Лялино детство. Но, видимо, эти надежды были напрасными – иногда по ночам девочка вскрикивала, начинала плакать, будто тени материнской бессонницы задевали ее, лишая покоя. Надю это сильно беспокоило. Меньше всего она хотела, чтобы Ляля чувствовала ее боль, поэтому делала все возможное, чтобы дочь радовалась праздничным дням, и, набегавшись за день, крепко засыпала поздно вечером.

В канун Нового Года Надежда купила полуметровую сосенку и нарядила ее самодельными игрушками из цветной бумаги, которые они с Лялей клеили вместе весь день. Это было очень хлопотно – приготовить игрушки на целую елку, пусть и небольшую, зато потребовало у обеих усилий и внимания и заняло много времени. Ляля, казалось, не уставала, пока не уснула за столом. А после Нового Года и до Рождества Надя придумала новое занятие: вместе собирать гирлянды, вырезать снежинки, клеить на окна. Так она занимала себя и своего ребенка все праздничные дни, чтобы не оставалось свободного времени – она его панически боялась.

Надежда редко звонила родителям – опасалась выдать нечаянной интонацией свое унылое настроение. Она придумывала самые разные причины не разговаривать с ними долго – срочные поездки с мужем к морю, чтобы погулять вечером по набережной, билеты в кино или театр, приглашения на новогодние банкеты и в гости. Лялю она при этом якобы «отправляла» к няне, чтобы наивное дитя случайно не выдала все секреты дотошной бабушке Галине, которая постоянно просила передать трубку внучке. К каждому звонку домой Надя тщательно готовилась, старалась держаться беззаботно, продумывала маленькие бытовые мелочи, о которых, без ущерба быть пойманной на лжи, можно было рассказывать маме. Она сделала все возможное, чтобы у родителей не возникло даже мысли приехать в город или задать вопросы Сергею – впрочем, через границу и блокпосты теперь ездить стало сложно, что очень облегчило Надино положение. Эта постоянная ложь стала для нее самой большой проблемой, она испытывала вину за свой обман, но продолжала обманывать, все больше презирая себя за это. К счастью, папа с мамой настолько доверяли ей, что у них даже не возникло мысли усомниться в ее словах, а у зятя они номер телефона так и не попросили, опасаясь быть навязчивыми – Надя беспокоилась напрасно.