Кофе в бумажном стаканчике

К счастью, до настоящих упреков дело так и не дошло, они сумели вовремя остановиться. Но легкий неприятный осадок остался у обоих. В конце концов, они успокоились, обсудили все «за» и «против». Сергей согласился, что практика ей действительно нужна, а с проблемами пусть помогает Инесса, раз обещала. В выходные они вместе поехали в город и выбрали для ее будущей работы ноутбук.

Окрыленная новыми перспективами, с робостью в мыслях и надеждой в сердце, Надя отправилась на следующей неделе знакомиться со своим первым работодателем. К счастью, Инесса помогла быстро разобраться с незнакомой работой, и скоро Надежда, с удовольствием изучая новое для себя направление, начала самостоятельно вести бухгалтерию. А через год у нее, как у подруги, уже было три постоянных заказчика, с которыми она сотрудничала без особых усилий, имея собственный небольшой доход, на который Сергей не обращал никакого внимания – как и на ее работу.

…Когда Ляля стала подниматься на неокрепшие ножки и, чуть наклонившись вперед, смешно пыталась не только ходить, но и бегать, Надя, мучаясь прохладными отношениями с отцом и матерью, попросила Сергея съездить в Цюрупинск, на материк. Да и не мешало бы, на всякий случай, оформить Ляле украинское свидетельство о рождении. Новая крымская государственность пока только зарождалась, и еще не ясно было – нужны будут украинские документы или нет. Во всяком случае, крымчане, опасаясь новых перемен, делали все, что возможно, – в том числе, регистрировали на материке рожденных в России детей. На самом деле, это была не главная причина. Гнетущее чувство, оставшееся после последней встречи с родителями, не давало Надежде покоя, будто своим замужеством она их предала, отказавшись от устаревшей жизни. Поэтому ей было важно поговорить с ними в привычной для них домашней обстановке, понять, что они думают, и больше не пугать их чуждой для Цюрупинска роскошью. Кроме того, Надя была уверена, что папа с мамой ждали ее, но стеснялись позвать в гости. Значит, надо было ехать самим.

Сергей взял несколько выходных, и они, купив традиционные подарки, направились за перешеек. Надя волновалась, но волнение было ненастоящее, приглушенное. Она переживала больше по привычке, чем по необходимости. Удивили блокпосты, заборы, военные в камуфляже с автоматами, очереди на проверку документов. Многое удивило, будто она действительно попала в новый незнакомый мир, пропустив из-за беременности и родов самые важные события. Как теперь привыкнуть к тому, что родители и брат остались в другом государстве? Разве это правильно? И почему такое чувство, будто она, не вернувшись сразу после перехода Крыма в Россию домой, стала чуть ли не предателем родной страны? Разве она виновата в том, что именно в это время полюбила и вышла замуж в Крыму, который позже стал российским? Впрочем, вопросы были больше риторические: время было сложное, непонятное, неопределенное. По большому счету, никому не было дела до Нади, покинувшей свой город – только ей самой, тщетно пытавшейся разобраться в неразрешимых проблемах.

Она с тревогой ожидала бурной реакции на свой приезд от соседей и родственников, но странно, в этот раз почему-то никто не обратил внимание на белую «тойоту», стоявшую во дворе у Головенко на Шалфейном проулке. Пока они гостили, соседи старались без дела на глаза не попадаться, лишних вопросов не задавали – будто опасались нарушить то летнее умиротворение, в котором расслабленно плыл летний городок, утонувший в зелени вишен. Правда, один раз с улицы донесся пьяный крик соседа напротив «Слава Украине! Героям слава! Москалям позор!» Но его быстро утихомирили, и снова наступила благословенная тишина. Даже тетя Люба на цыпочки не вставала, через забор не заглядывала и гремела кастрюлями где-то в глубине двора, давая знать, что она рядом и все слышит. Как будто еще никто не понимал, каким образом реагировать на приезд Нади с мужем из Крыма, и все благоразумно выжидали, в какую сторону развернутся события. Все же Василий, ее отец, в округе был очень уважаемый человек, ссориться с ним было совсем не с руки – неприятностей потом не оберешься…

Когда молодые только приехали, родители встретили их тепло, с удовольствием приняли подарки, напоили кофе со свежевыпеченными булочками. К счастью, о крымских событиях ни слова не было сказано, все расслабились. Василий Алексеевич с гордостью стал показывать зятю свои скромные владения, а Надя с мамой, священнодействуя над праздничным обедом, наконец, наговорились по душам. Она рассказала ей про учебу, издевательства Вики Лагодиной, голодную жизнь в общежитии. Мама слушала очень внимательно, боясь пропустить слово, сочувствовала ей, даже всплакнула – так ей стало грустно.

– Досталось же тебе, доченька. Я говорила, что будет тяжело.

– Да, мама, пришлось тяжело, а потом я встретила Сергея, и все произошло слишком быстро.

– А его семья?

– Я не знаю, мамуля, мы не общаемся. Сергей разговаривает иногда с бабушкой и братом, но о чем – мне не известно.

– Нехорошо это, опасно как-то.

– Я знаю, – Надя тяжело вздохнула.