…или то, что вскоре он начнёт действовать отчаянно и жестоко, чтобы восстановить свои силы?
– Если бы мне только знать, – прошептала я, зябко стягивая ворот ночной сорочки. – Если бы только знать, что ему от меня нужно… Я ведь даже не знаю, что защищать, откуда ждать удара.
Пальцы у меня отчего-то плохо гнулись, и голова кружилась. Надо было бы закрыть окно, но сперва для этого требовалось встать – или кликнуть Юджинию, но ни на то, ни на другое сил не хватало. Зато веки отяжелели, но сомкнуть их не давал страх: а что, если на сей раз во сне меня подстережёт не Абени? Не зря ведь она предупредила меня именно сейчас…
Как не вовремя!
Я и без того чувствовала себя измотанной. Который день кофейня бурлила из-за убийств, и прежде спокойные люди перемывали кости то погибшим циркачам, то герцогу, и пари между ла Роном и миссис Скаровски только добавляло жару. А каждая следующая смерть наносила всё более тяжёлые удары по моему самообладанию – наверное, потому что эти люди больше не были для меня чужими, незнакомцами, и я глубоко сопереживала мисс Ишервуд. А чудовищный финал Салиха, о, святые Небеса, прямо у нас на глазах… И ведь в стенах родного дома тоже не найти покоя: нрав де Нарвенья походил на подожжённую коробку с чжанскими фейерверками – то одна ракета устроит переполох, то другая загорится от искры… И Джул, дядин камердинер – откуда мисс Ишервуд его знала? Куда исчезал он по ночам? Конечно, Клэр не стал бы покрывать убийцу, но…
Ощущая всё яснее эту опустошительную беспомощность, я невольно сжалась. И тут щёлкнул замок, а дверь спальни начала отворяться.
– Как удачно, Юджиния, мне как раз нужно… – начала было я и осеклась, ибо на пороге комнаты возникла отнюдь не моя горничная.
– Сон дурной приснился? – спросил Лайзо, невозмутимо прикрывая за собою дверь.
Его появление настолько обескуражило меня, что я не сумела ни разозлиться, ни смутиться даже. Напротив, почувствовала постыдное облегчение: теперь-то Валх точно не дотянется до этой спальни…
«И есть кому закрыть окно, наконец-то», – пронеслась в голове незваная мысль, и сделалось смешно.
– Зачем ты пришёл? – спросила я, понизив голос. – Уже рассвело, прислуга давно не спит. А если бы тебя кто-то увидел?
– Да кто смотреть-то станет, – невозмутимо ответил Лайзо, проследовав через всю комнату. И – о, чудо! – сам закрыл окно, без всяких просьб. – И, значит, ночью к тебе приходить можно?
Запоздало ощутив смущение, я опустила взгляд.
– Можно подумать, ты когда-то спрашивал у меня разрешения. Неужели я… – меня пронзила пугающая догадка – … неужели я кричала во сне?
Кулаки у него сжались.
– Нет, криков я не слышал. Но только что у меня в изголовье сам собой разомкнулся ловец снов, а нитки полопались. – Лайзо бесстыдно присел на край моей постели и прикоснулся к щеке ладонью, сухой и обжигающе горячей. – Мне сразу стало за тебя тревожно, решил проверить… И не зря, – голос у него дрогнул. – Ты же совсем в ледяную статую превратилась, Виржиния. И в другой раз ты б уже как маков цвет полыхала, если бы я так тебя коснулся, а у тебя щёки, как восковые. Что случилось?
Надо бы отвести его руку, но не хотелось. Да и сил, по правде признаться, не было; однако они постепенно прибавлялись – от его голоса, от жара, источаемого кожей…
– Абени, – произнесла я коротко и, словно в забывчивости, накрыла ладонь Лайзо своей, прижимая к щеке сильнее. – Ничего дурного она не сделала, наоборот, предупредила. Но у меня отчего-то скверные предчувствия. Ну почему все сны, все до одного, которые я вижу сейчас, сулят только беды? – вырвалось у меня.
Не знаю, чего я ждала… Но точно не того, что он придвинется вдруг, обнимая меня крепко – моя тонкая сорочка, его рубашка, две зыбких, почти неощутимых преграды – и скажет, медленно проводя пальцами по спине вниз:
– В этом твоей вины нет точно. А беды… с бедами мы справимся.
И стало вдруг так спокойно, и так легко было поверить, что действительно любое горе можно осушить, зло – предотвратить, надо лишь держаться вместе и точно знать, что всё будет хорошо. Но в то же время я знала, что это иллюзия.
Мои родители погибли вместе, в одном доме, в одну ночь.
Эвани умерла, когда была любима и влюблена.
Циркачей убивал кто-то вхожий в их круг, кто-то из своих же, из друзей…
– Виржиния?..
Только услышав собственное имя, я осознала, что безжалостно стискиваю пальцы на плече у Лайзо, да так, что следов от ногтей не миновать.
Но всё же он не отстранился.
– Прости, – спрятала я улыбку, наклоняя голову. Тепло постепенно возвращалось ко мне; кровь приливала к лицу, и в губах, искусанных в тягостном беспамятстве, начинало ощущаться слабое биение. Онемевшие от холода ладони снова ощущали шершавость ткани, жар кожи, удары сердца в чужой груди. – После этих снов голова кругом, видения путаются с явью. Там нет ни запретов, ни преград, но и ставки выше, и опасность, словно… словно на войне. А здесь…
– А здесь, – неожиданно перебил меня Лайзо тихим, точно охрипшим голосом, – я, кажется, тоже путаю сны и явь.