Когда ад замерзнет

И мальчик жил с этим, ожидая своего ужасного конца, он говорил с Богом, хотя, может статься, это был вообще разговор с самим собой, потому что отвечал ли ему Бог, мы вообще знать не можем. Но вот что я точно знаю, так это то, что испытал Иисус в свой последний день — кроме мук и смерти. Он испытал горечь от предательства тех, кого он считал своими близкими.

И был еще один человек, для которого жизнь рядом с Иисусом стала персональным адом. Его мать. Это потом она стала Богородицей и Святой Девой, а до того дня была она просто женщиной по имени Мария, которая знала, что родила сына, чтобы тот прошел свой путь, поливая его собственной кровью. Как Она устояла в рассудке, я не знаю. Ведь Она была там, видела, как мучают Ее сына, — и она молила ублюдков перестать, и взять Ее вместо него, и каждый удар бича Она ощущала собственным сердцем, а потом эта казнь, и я не знаю, как Она это пережила и что Она чувствовала, — вот вы, украшающие Ее иконы и статуи разными побрякушками, вы думали о том, что Она чувствовала, хоть один из вас поставил себя на Ее место? Да вы бы с ума сошли от горя, от ужаса происходящего, от боли и бессилия. И неважно, что Она знала, что Ее сын воскреснет. Когда его пытали и казнили, Ей это было вообще по барабану — то, что он воскреснет после всего, потому что он страдал, а Она никак не могла облегчить его боль, не могла его защитить. И когда я думаю о Ней, у меня в душе только глубокое сочувствие, и я не смею что-то просить у Нее, ни за что. Она выпила такую чашу горя и боли, что немыслимо и представить.

А тогдашние сограждане вообще не считали такой расклад чем-то особенным, жуткие казни происходили постоянно, им это было как нам сериалы смотреть. То есть по сравнению с теми, кто с улюлюканьем швырял банановую кожуру в Иисуса, несущего свой крест на Голгофу, мы вообще отличные ребята, но если соскрести с нас налет цивилизации, то — вуаля! — у Виталика вместо головы непонятно что.

В общем, если бы мне пришлось решать, жить ли человечеству, я бы голосовала против.

Но сегодня я в благостном настроении, потому что закончили убирать от осколков мою конуру, и я могу вернуться в свою кладовку. Видит бог, я ни за что больше не стану спать нигде, кроме этой кладовки, я там себя чувствовала очень защищенной.

Правда, я так и не поняла, почему понадобилось три дня на то, чтоб подмести осколки и собрать шкаф, и о каком ремонте они тут все толковали, но с другой стороны, на диване у Розы мне было неплохо, учитывая мои ноги, которые сегодня уже почти не болят, а швы мне обещают снять уже послезавтра.

— Сейчас ужинать будем. — Роза садится рядом. — Тебе пока некуда вернуться, Миша сказал, работы им еще на пару часов, так что посидишь еще у нас.

Наверное, так много времени понадобилось, потому что это очень старый шкаф и к нему нет нужных болтов и гаек. Очень неудобно получилось, люди бросили свои дела ради меня.

— Перестань заниматься самоедством. — Роза словно услышала мои мысли. — Я ж тебе говорю: ребята иногда помогают разным людям просто так. Ну, по-людски это и по-божески — знаешь тему о десятине? На церковь отдавать они не хотят, потому что не считают ее чем-то обязательным, а десятина — идея правильная, и они отдают ее вот так. Да там только работа чего-то стоит, а материалы не особо.

— Как это?

— Вот смотри: покупает какой-то человек квартиру и затевает ремонт. — Роза начала загибать пальцы. — Все, что внутри, идет на выброс: ванна, раковины, плита, унитаз, кафель даже: человек хочет все новое, это раз. Мебель иногда остается, тоже велят на помойку — это два. А другому человеку эти вещи нужны позарез, а купить их он не может, в таком положении оказался. У Миши с ребятами есть арендованный ангар, где все ремонтники держат инструмент и материалы, ну и эти на первый взгляд ненужные вещи тоже хранятся там, пригождаются часто: можно разобрать на запчасти, если кому что-то надо, можно продать, а можно и отдать кому-то, получено-то даром. Так что не парься, идем ужинать.

— Я… мне надо работу искать. — Я ощущаю себя донельзя неудобно. — Который час?

— Половина седьмого. — Роза поднялась. — У тебя пока есть деньги на жизнь, так что нужно вылечиться и немного обрасти мясом, а то ведь немудрено, что тебя мои пацаны за вампира приняли, с виду-то в самый раз.

— Но… почему вы…

— Потому что неприкаянная ты какая-то с этими своими книжками, игрушками елочными и пакетиками растворимых супов. — Роза нахмурилась. — Сдается мне, что-то плохое с тобой стряслось.

Она вышла, а я осталась думать о том, что в более странной ситуации я в жизни не была, даже когда Виталик стал жить в нашей квартире, и то я не испытывала такого абсолютного смятения.

Розиного мужа я видела всего два раза, а так-то он был занят и приходил поздно. Это огромный добродушный мужик, словно и не он третьего дня метал громы и молнии на головы провинившихся пацанов. Впрочем, бойтесь гнева терпеливого человека.