Когда будущее стало чужим

5 день катастрофы. Атаульф.

В дверь дома номер сто два, что был расположен на второй линии города Портсмуда, постучали. Служанка открыла и увидела двух невзрачных типов с профессионально острыми глазами. Она даже не взглянула на удостоверения, что показали эти люди, и пропустила их в дом. Она все поняла сразу.

— Атаульф, это к тебе, — сказала бледная, как полотно, сестра Эльза. Во все времена, во всех странах, и в любой реальности визит политический полиции не сулил ничего хорошего.

Атаульф унял дрожь в руках и спустился в гостиную, когда сердце, ухнувшее куда-то вниз, снова оказалось на своем месте.

— Господа, чем обязан? — спокойно спросил он, присев за стол, где вольготно расположились люди с незапоминающимися лицами в дешевых костюмах.

— Господин Атаульф нур Каслебе, не так ли? — спросил один из них.

— Верно, это я, — подтвердил Атаульф.

— Как давно вы прибыли в королевство Кент?

— Две недели назад, — ответил Атаульф.

— А ваши дочери? — спросил тот же тип.

— Мои дочери прибыли вместе со мной, — сказал тан, упрямо глядя ему в глаза.

— Прекрасно, — без тени улыбки произнес сотрудник самой страшной службы королевства. — А где ваша супруга?

— Моя супруга осталась в королевстве Ингланд, — взяв себя в руки, произнес Атаульф. — Она, видимо, уже не сможет приехать к нам из-за карантина.

— У нас больше нет к вам вопросов, господин нур Каслебе. Вы прибыли сюда две недели назад и не попали под карантинные мероприятия. Вы очень, очень везучий человек, уважаемый тан. Вам можно только позавидовать. Всего каких-то две недели. Подумать только!

Они откланялись и ушли.

— Эльза, — сказал Атаульф, с трудом успокоив сердце, что выпрыгивало из груди. — Разбуди детей, мне нужно им кое-что объяснить. И они должны будут это очень хорошо запомнить.

Глава 22. Пророчество № 1 и 54

Через три месяца после катастрофы.

Зима была самой обычной для этих мест. Холод, ветер и слякоть. В этих местах мороз был очень редким гостем, снег таял почти сразу, словно испугавшись того, что заблудился. Людей на дорогах больше не стало. Те, кто выжил, а это от силы пятая часть, забились в какие-то норы, и высовывали свои носы только тогда, когда нужно было что-то украсть. Все, что можно было растащить, уже было растащено. В стране не осталось ни одного магазина или склада, в которых можно было найти что-то, хоть сколько-нибудь ценное. В первую очередь грабили продуктовые и оружейные магазины, потом принялись за алкоголь, теплую одежду и инструменты. Потом, когда взять все это стало негде, за нужную вещь стали просто убивать. Увидеть зарезанного за хорошие теплые ботинки человека стало обыденностью. Дать понять, что у тебя есть еда и остаться в живых, стало почти невозможно.

Долгие столетия отбора людей на основе законов, религии и воспитания развеялись из людской памяти, как дым. Их как будто вычеркнули. Вся жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. И в сознании абсолютного большинства людей полностью исчезло ЗАВТРА. Это понятие стало настолько неопределенным, что практически потеряло смысл. Значение этого слова оставалось ясным только для таких людей, как Брант. Людей, которые стали совершенно другими. Теми, кто расстался с неработающей отныне моралью раньше всех. Это были солдаты, учителя, банковские клерки или заводские рабочие. Новая элита пробивалась в рост в самых неожиданных местах. И наоборот, старая знать, не сумев выбраться из страны, либо скатилась на самое дно, либо погибла, не сумев зацепиться за новую жизнь. Хотя, положа руку на сердце, шанс удержаться был. Да, с большим количеством жертв, но был. Твердая власть, которая в первые же часы ввела бы нормирование продуктов, взяла под охрану склады и магазины, начала бы вешать за мародерство, смогла бы сохранить страну, пусть и отброшенную на тысячу лет назад. Но такой власти в государстве Ингланд не оказалось. А потому наступил хаос.

Внесла свою лепту и медицина, точнее ее полное отсутствие. Плевые еще недавно болезни стали смертельными. Ослабленные люди умирали от банальных пневмоний и аппендицитов, чего не было уже пару столетий. Умирали еще и из-за того, что жизнь потеряла всякий смысл, особенно для тех, кто своими руками погрузил детей в автобус, увозивший их навсегда. Жить стало не для кого, и люди таяли, как свечи.