Когда деды были внуками

Вот он точит зубок обушку и шутит с принесшим его простоватым парнем:

— А ты сам зубаст ли? А то давай и тебе зубы подточу, чтоб от хозяев отгрызаться умел!

И тут же расскажет мимоходом, как обуховцы самому царю-батюшке огрызались этой весной.

А ладя порванную цепь другому, немолодому уж, угрюмому шахтеру, Кондрашов, покряхтывая от натуги, приговаривает, ни к кому не обращаясь, в такт усилиям:

— Эх ты, цепка-матушка! Всегда-то ты на мужике болтаешься. Только на воле-то, скажем, в деревне, ты не видна. Таскает на себе человек что-то тяжкое, а невдомек ему, что цепь это. А здесь — вот она, крепкая! Эту бы цепь да на пузатого надеть: покоилась бы как на подушках! А на костлявых-то боках — перетирается. А перетрется — порвется, глядишь, свалится! А свалится — можно и ногой поддать, да и в сторону: поминай как звали!

Балагурит кузнец, искрятся веселые глаза, а сами наблюдают: как реагируют слушатели на прибаутки?

Возле кузнеца всегда толпятся люди: два-три, а то и больше. Каждый пришел со своей нуждой и ждет своей очереди, так что в слушателях недостатка нет. Вот они внимательно, доверчиво смотрят в его глаза, одобрительно хохочут или поддакивают. Тогда Кондрашов еще сильнее нажимает струну; пояснит, какие цепи он имеет в виду, расскажет и о том, как люди понемногу от них освобождаются.

Но вот в ответ на шутки Кондрашов видит нахмуренные брови и взгляд исподлобья — недоверчивый, злой.

И тотчас же неуловимым маневром он переводит разговор на другой путь и сказанное раньше плотно засыпает ворохом вздора и озорных шахтерских слов.

Поди-ка, докопайся до него!

Шахта, где сейчас работают наши друзья, гораздо меньше прежней, и веселого кузнеца с его подручным скоро узнали все.

Кто сам трудится, тот умеет ценить и труд другого. И замечательное мастерство Кондрашова и на этой шахте, как и на предыдущих, вскоре создало ему должный трудовой авторитет.

Ну, а когда человека уважают, то и к словам его прислушиваются: такой не будет на ветер слова бросать!

Кондрашовские балагурные речи вначале кажутся пустяковыми, зряшными. И будь это кто другой, нестоящий человек — не стали бы и слушать, чтобы греха не нажить. А раз Кондратов сказал, значит, надо подумать, что к чему. Так трудовая слава прокладывала дорогу и делу пропагандисте.

А дальше все пошло, как обычно: беседы на работе, в кружках, чтение листовок, газет, с великим трудом добываемых Кондрашовым.

У Савки здесь к его прежней обязанности — разбрасывать листовки — прибавилась новая: связиста.

Быть связистом между подпольными группами соседних шахт не мудрое будто дело: снеси куда надо пакет и передай из рук в руки.

Но вот на другой шахте гонец попался на глаза чужому начальству. Много есть примет, по каким можно догадаться, что парень-то не свой. И наметанный глаз начальника сразу нацеливается на Савку: кто, зачем?

Но Савка не ждет этих вопросов, он идет прямо на начальника и, сняв шапку и почтительно глядя в глаза, начинает нарочито корявым языком излагать свою просьбу о какой ни на есть работенке…

Работенки, разумеется, не оказывается, и, досадливо отмахнувшись от просителя, успокоившееся начальство продолжает свой путь. Простодушное деревенское лицо парня долго еще сохраняет огорченное выражение.

Заодно с лицом играют и ноги, еле плетясь походкой разочарованного человека, обманутого в своих ожиданиях.

Савкой все перестают интересоваться. Много таких бывает на шахтах теперь: всех не перечесть. И в унылом одиночестве он покидает шахту.

Выйдя в безопасную зону, за поселок, Савка меняет и лицо и походку и мчится домой во весь дух.

Дома он изображает происшествие в лицах, и все окружающие, включая и Кондрашова, покатываются со смеху.

А однажды Савка отличился и дома: подсунул письмо с угрозами самому подрядчику в дверь и ушел незамеченным..

Одним словом, на деле он оказался не так прост, как с виду, а вид честно служил ему защитой.

Подрос малый, возмужал. Двадцатый год ему идет. И хоть с лица не особо красив, а все же парень ничего себе, ладный, крепкий, плечистый. Молотобойная-то работа плечики расправляет в лучшем виде!

Шахта новая — работа старая

Не успел Савка оглянуться на новом месте, глядь, уж 1902 год месяцы отсчитывает. Бегут месяцы, сменяются события в стране, одно значительней другого.

Подземная работа отрывает шахтеров от наземных событий.

Как узнаешь, роясь весь день под землей, что творится на ее поверхности? В газетах, журналах об этом не пишут, а если бы и писали, шахтер все равно не прочел бы: библиотек и читален на шахтах нет. А если где и водятся на больших шахтах, где хозяевам хочется прослыть либералами, так там, кроме черносотенных газет и пустопорожней бульварной литературы, ничего не водится.

Далеко куда ходить за газетами или книгами шахтерам нет возможности: двенадцатичасовой рабочий день так. выматывает человека, что, доплетясь до барака, он валится на нары тотчас же после обеда.

И эту связь шахты с внешним миром революционные социал-демократы подпольщики берут на себя: приносят устные новости, добывают листовки и нелегальную литературу.