Когда деревья молчат

Рой мошек вился возле моего лица и лез в глаза. Я отмахнулась от них, вернула кувшин для сбора яиц на гвоздь, отпёрла проволочную дверь и вышла наружу. Кожа жадно впитывала свежий воздух. Сейчас было прохладно – по-майски прохладно – но тишина говорила мне, что завтра будет очень жарко.

Папа появился из-за курятника, перекатывая впереди разделочный пень. Очевидно, мы снова вернулись к отрубанию голов. Так мы убивали кур в первый год. Сефи держала их за клюв, зажав его между пухлыми девичьими пальчиками, а папа держал лапки левой рукой и размахивал топором правой.

Бум.

Можно было бы подумать, что после войны папа не был склонен к крови и насилию. Однако казалось, что он этого жаждал, всегда такой зловеще-счастливый в день убоя.

Как только куры оставались без голов, меня посылали за ожившими трупами. Они покачивались, когда их держали вверх ногами. Я приносила их к котлу, кипевшему на походной печке – огромному металлическому чану, в который мы опускали только что убитых кур. Грязный запах мокрых перьев останется в моих волосах ещё на несколько дней, сколько бы я их ни вымывала, но я предпочитала эту работу тому, чтобы держать клювы так близко от папиного топора. Мы смотрели в школе «Корни», и та сцена, где Кунта Кинте теряет ногу, никак не давала мне покоя.

Тук.

Я не смогу держать клювы даже за всё золото мира.

А папа вот крови не стеснялся. Он упоминал это при всяком удобном случае.

– Сколько? – спросил он, всё ещё перекатывая пень, возвращая меня к реальности.

– Что?

Он уставился на ведёрко в моих руках, а потом снова на меня.

– Сколько яиц?

Я их не считала.

– Девять, – прикинула я.

Он поставил пень прямо перед курятником. Куриная кровь, скопившаяся в трещинках от топора, почернела. Я прищурилась. Солнце сияло прямо у него за спиной. Он был одет в рваную рабочую одежду, но очертаниями напоминал статую Давида. Высокий, сильный, мускулистый. Когда я подумала о том, чтобы шагнуть вперед и обнять его, я вздрогнула. С таким же успехом он мог бы ползать среди личинок – моё желание подойти к нему поближе не изменилось бы. Я осознала это с любопытством. Так было всегда, сколько я себя помню. Может быть, так было со всеми девочками и их папами.

Он развернулся на пятках к курятнику.

– Пап?

Он остановился, но не повернулся.

– Да?

– Если завтра надо будет разделывать мясо, можно нам с Сефи отдохнуть сегодня вечером?

Он вошел в курятник, так и не ответив. Минуту спустя он вышел с яйцом в руке.

– Ты одно проглядела.

Я не двинулась с места, и он положил яйцо в ведро. То было всё в какашках. Чистить будет очень муторно. И тут моё внимание привлёк рёв на гравийной дорожке. Я повернулась. По нашей тихой дороге катился огромный грузовик. Сзади было привязано ведро с надписью «Электричество округа Стернс».

Папа напрягся.

– Уже началось чёртово нашествие, – пробормотал он.

Я слышала ненависть в его голосе. Он перевёз нас сюда, чтобы сбежать от реального мира, чтобы найти место, где он мог бы проводить вечеринки, строить скульптуры и создавать волшебные лесные тропы, и никто ничего не сказал бы.

– Они не смогут забрать наш участок! – с жаром сказала я.

Он замолчал на некоторое время.

– Да, вы можете поиграть, – наконец сказал он. – Но завтра не нойте, когда надо будет разделывать.

– Ладно, – сказала я и начала уже уходить, но потом остановилась. – Пап?

Он не шелохнулся, его глаза впивались в меня.

– Да?

Я почти струсила, но также я не могла избавиться от образа Уэйна в автобусе, напуганного и злого одновременно, когда я спросила у него про Краба.

– А сержант Бауэр не рассказывал тебе больше ничего про мальчиков из Впадины, на которых напали?

Стайка черных дроздов поднялась в воздух в мамином саду, наверное, их спугнула Змейка.

Папа рассмеялся – отрывистый, мерзкий звук.

– На них никто не нападал.

Я сделала шаг назад.

– В каком смысле?

– В том, что они врут, если утверждают это.

Но он не мог этого знать. Он не смотрел в глаза животного, которое поселилось в теле Краба, не видел в ужас на лице Уэйна. Папа что-то скрывал. И это отличалось от его обычных секретов, я это чувствовала, это было связано с Бауэром.

Мне придётся покопаться в его ящиках.

Я уже делала так раньше. Это было не особо приятно – копаться в тех грязных журналах; в тех красно-черных картинах, которые он рисовал, что так отличались от его скульптур; в той книге, которую он утверждал, что писал, но которая на самом деле была похожа на дневник, вот только у всех там были лазерные пистолеты. Я не находила ничего удивительного, ничего, кроме нескольких писем, которые написала ему тётя Джин, когда была маленькой. Она называла его своим лучшим старшим братом. Это застало меня врасплох, но, пожалуй, у всех у них была своя жизнь до моего рождения.

Но я никогда не лезла в его студию. Или в подвал. Наверное, именно с этого мне и следует начать, как только мама и папа выйдут из дома. Может, мне даже удастся уговорить Сефи помочь мне.

Я обнаружила её на коленях в ванной, она отмывала кран старой зубной щёткой.

– Папа сказал, что мы весь вечер можем отдыхать!

Она пересела на корточки.

– Сомневаюсь.