Когда герои падают (ЛП)

— Как мужчине ростом сто девяносто пять сантиметров и весом сто килограмм, похожего на итальянца, был ли у меня когда-нибудь шанс предстать в каком-либо свете в меньшей степени, чем сейчас? По моему опыту, опаснее полагаться на невежество человека, чем играть на его желаниях. Мир, мисс Ломбарди, хочет, чтобы я был их злодеем. И я дам им того, в кого они действительно смогут вонзить зубы. — он завершил свою аккуратную речь подмигиванием.

На этот раз, к моему большому удивлению, Яра тихонько усмехнулась.

— Конечно, я должна была знать, что вы захотите сыграть на этом.

Он торжественно склонил голову, но в его чернильно-темных глазах было озорство.

— Вы полагаете, что публика любит плохих парней больше, чем хороших, — возразила я. Моя работа заключалась в том, чтобы смотреть на всё с двух сторон, но еще и потому, что я всегда была склонна играть адвоката дьявола. — Вы ожидаете, что публика поприветствует убийцу?

Его глаза сузились, челюсть сжалась, когда он снова изучал меня в течение одного долгого бесконечного момента.

— Я ожидаю, что публика влюбится в антигероя. Это будет не в первый раз, и уж точно не в последний. — он наклонился вперед, его тело было таким большим, что казалось, он занимал весь лимузин. Я ощущала его аромат, что-то яркое и резкое, переходящее в сладкое тепло, как лимоны, согретые итальянским солнцем. — Можешь ли сказать мне, Елена, что тебя никогда не привлекал плохой парень?

Я приподняла бровь, глядя на него.

За двадцать семь лет жизни у меня было всего двое любовников.

Кристофер и Дэниель Синклер.

Первый был больше, чем «плохим парнем». Он был хуже, чем грязь, соскобленная с подошвы моей обуви.

А Даниэль?

Он был совершенен или настолько близок к этому, насколько это возможно на земле.

Плохие парни с их запачканными сигаретами зубами, отсутствием правильной дикции и обилием ругательств, грубыми руками и животными порывами?

Мой единственный интерес к ним состоял в том, чтобы посадить их за решетку, где им и место.

Так почему я оказалась в этом лимузине по пути на оглашение обвинительного заключения одному из самых печально известных преступников в Нью-Йорке?

Потому что моя сестра, такая самая великолепная сестра, которую я любила и которой завидовала всю жизнь, умоляла меня взяться за дело.

Козима была одним из немногих людей, которых я любила до глубины души. Одна из двух людей, включая мою мать, которые когда-либо поддерживали меня и любили, несмотря на мои очевидные недостатки.

Конечно, я бы сделала это для нее.

Несмотря на то, что впервые в моей карьере я знала, что представляю кого-то, кто, без тени сомнения, виновен в этом преступлении и, возможно, во многих других.

Как по команде, в боковое окно постучали.

Моя голова повернулась в сторону, и я увидела бездомного мужчину возле лимузина, в котором мы пережидали красный свет. Он был плотно закутан в потертые слои одежды, защищающие от городской прохлады поздней осени, и что-то в его предвкушающей манере казалось странным.

Я наблюдала, как он указал на свою вывеску — Замерзший и голодный, пожалуйста, помогите» — и открыл рот, чтобы сказать что-то Яре, когда голос Данте пронесся по воздуху, как кнут.

— Езжай! — рявкнул он. — Сейчас же.

Но за рулём был мистер Янко, человек, который вел машину исключительно для фирмы, с разумными манерами и осторожной вежливостью.

Он только моргнул в зеркало заднего вида на Данте.

К тому времени было уже слишком поздно.

Бездомный уронил самодельную вывеску, вцепившись рукой в слои одежды, доставая длинное ружье, ствол которого он прижал к окну.

Я успела только ахнуть, прежде чем он выстрелил.

Треск.

Пуля разбила стекло, но я не почувствовала ни острых краев, ни удара металлического снаряда, впивающегося в мою плоть.

Вместо этого я ахнула, потому что воздух из легких вытеснил вес большого и невероятно тяжелого итальянца, прижавшего меня к сиденью.

Я приподняла лицо, открыла рот, в глазах пересохло и покалывало от шока. Данте поймал мой взгляд, его собственные раскаленные углём глаза были чёрными и такими же горячими.

На мгновение, всего одно, я почувствовала, как его гнев прошёл сквозь меня, как нечто осязаемое, что-то пьянящее и одурманивающее, как лучший виски или лучшее итальянское вино.

Затем он крикнул:

— Cazzo!(перевод. с итал. «Блять»), езжай, мужик! СЕЙЧАС!

С визгом шин мистер Янко завел двигатель и погнал нас вперед на перекресток, несмотря на красный свет.

Сзади нас раздался еще один выстрел, на этот раз с грохотом впечатавшийся в багажник лимузина.

Данте еще сильнее обвился вокруг нас с Ярой, защищая массивным телом. Окутанная теплым ароматом цитруса и ноток перца, прижатая к его непоколебимой груди, я почти чувствовала себя в безопасности, несмотря на стрелявшего в нас безумца.

Он оставался в таком положении еще несколько мгновений, пока мы не скрылись с места происшествия, мчась по улицам, как северо-восточная буря.