Когда я снова стану маленьким

Взял я его на руки, а он меня лизнул. Дрожит, холодный весь, только язычок чуть теплый. Расстегиваю пальто, сунул его под пальто, только мордочку на виду оставил, только нос, чтобы дышал. А он перебирао лапками, пока, наконец, обо что-то там не зацепился. Хочу его поддержать, да боюсь, как бы лапу не повредить. Обхватил его осторожно р;›-кой, а у него сердце так бьется, словно выскочить хочет.

Если бы я знал, что мама позволит, то еще успел бы домой сбегать. Ну кому бы это помешало, если бы он остался у меня жить? Я бы сам его кормил, от своего обеда оставлял бы! Но возвращаться домой боюсь, а в школу меня с ним не пустят. А он уже устроился под пальто поудобнее, не шевелится и даже глазки зажмурил. Потом слышу, он уже немножко повыше, к рукаву подлез, даже свежим воздухом дышать не хочет, засунул мордочку в рукав и туда дует. И уже теплее стал. Наверное, сейчас уснет. Потому что если он всю ночь пробыл на морозе и не спал, то теперь уж наверное уснет. Что мне тогда с ним делать? Гляжу по сторонам, вижу: рядом лавка.

«Будь что будет. Войду, Может, он из этой лавки?»

Знаю, что это не так, но все равно попробую, что же еще делать?

Вхожу и спрашиваю:

— Это не ваш песик? А лавочница говорит:

— Нет.

Но я не ухожу. Если бы у меня были деньги, я бы ему купил молока.

А лавочница говорит:

— Покажи-ка его.

Я обрадовался, вытаскиваю песика, а он уже спит.

— Вот он, — говорю.

А она словно передумала:

— Нет, не мой.

— Может, вы знаете, чей? Он ведь, наверное, откуда-нибудь отсюда…

— Не знаю. Тогда я говорю:

— Замерз он.

Держу его на руках, а он даже не пошевельнется, — так крепко спит. Можно подумать, что умер, только слышу, дышит — спит.

Я стесняюсь попросить лавочницу, чтобы она его хоть на время взяла. Потом бы я его забрал. И тут мне приходит в голову, что если не она, так, может быть, школьный сторож подержит его у себя во время уроков. Потому что на втором этаже сторож злой, а на третьем — добрый: разговаривает, шутит с нами и карандаши чинит.

А лавочница говорит:

— Ты разве на этой улице живешь?

Она, мол, меня не знает и покупать я не покупаю, так чего же я туг стою?

— Ну, иди, иди, — говорит, — тебя мать в школу послала, а ты с собакой забавляешься! И дверь хорошенько закрой.

Она, видно, подумала, что раз я такой озабоченный, то уж, конечно, забуду закрыть дверь и напущу холода. Потому что каждый только о том и думает, чтобы ему самому тепло было. А ведь собака тоже живое существо.

Я совсем уже было собрался уходить, но решил еще раз попробовать:

— Вы только посмотрите, какой беленький, совсем не паршивый. И прикрываю песика рукой, потому что лапка-то хромая. А может быть, отморожена? А она говорит:

— Да отвяжись ты от меня со своим псом!

Вот тебе и на, словно я к ней привязываюсь. Разве я виноват, что собака на морозе мерзнет?

Ну, ничего не поделаешь. Если и сторож не согласится, то пусть сам его и выбрасывает.

Ребята сразу разорутся на всю школу: «Собаку принес! Собаку принес!» Еще кто-нибудь из учителей услышит. А надо, чтобы никто не узнал, А я уже столько времени зря потерял. Запихиваю песика не под пальто, а прямо под куртку, не подумал даже, что ему там душно будет, и бегом в школу. Сторож, наверное, согласится. Займу у кого-нибудь денег и дам$7

Я его Пятнашкой назвал.

Бегу, а он уже совсем отогрелся. Это я его согрел, через рубашку. Теперь он проснулся и начинает возиться, вертится, даже носик выставил и залаял — не залаял, а тявкнул, — знак такой подал, что ему хорошо: благодарю, мол. Сначала от него ко мне холод шел, а теперь уж он меня греет. Словно ребенка держу. Я нагнулся и поцеловал его, а он зажмурился.

Пришел я в школу и сразу к сторожу: — Спрячьте его, пожалуйста! Он был такой холодный! — Кто холодный? — Да он.

Сторож увидал, что я держу собаку, и нахмурился. — Откуда ты ее взял? — На улице подобрал. — А к чему было чужую собаку брать? — Бездомная она. И лапка сломана.

— Куда ж я ее теперь спрячу? Не надо было уносить, может, у нее хозяин есть?

— Никого у нее нет, — говорю я. — Я всех спрашивал; если бы кто был, то в мороз бы из дома не выгнали.

— Может, паршивый какой…

— Ну, что вы! Посмотрите, какой он чистенький!

Я сделал вид, что обиделся, а сам рад, потому что если возьмет посмотреть, то уже оставит.

Но тут я услышал, что кто-то идет, и сунул щенка под куртку. А сторож тому говорит:

— Отойди. Смотри, у тебя все башмаки в снегу.

И отогнал.

Но все еще не берет. Говорит:

— Вас тут вон сколько, что, если каждый начнет мне собак с улицы таскать?

— Ну пожалуйста, только на несколько часов. Я его потом сразу домой заберу…

— Как же, так тебе и позволят! Я говорю:

— Пойду-ка я на ту улицу, может, кто его признает. Сторож почесал в затылке, а я думаю: «Кажется, дело на лад идет».

Он еще поворчал немного.

— Мало тут у меня с вами хлопот, — говорит, — еще с собаками возись.

Но взял. Человечный. Тот, со второго этажа, ни за что бы не взял, да еще и обругал бы.