Когда я тебя потеряла

– Да. Утечку информации не допустили. Папа не хотел, чтобы всполошились акционеры.

Молли устало вздохнула и помассировала себе лоб. Затем она сказала:

– У папы случился инфаркт, а Деклан предположительно умер от вовремя не распознанной болезни сердца. Ну, как думаешь, папа попросил врачей разобраться с болезнью Деклана, узнать, не является ли она генетической?

Она взглянула на меня, ожидая, что я отвечу. Я приоткрыл рот, но не произнес ни слова. Мне показалась, что Молли странно удовлетворена моим потрясением, которое я не смог от нее утаить.

Скрестив руки на груди, девушка, не сводя с меня глаз, продолжила тихим голосом:

– Всякий раз, когда я заговаривала об этом, даже просто упоминала имя Деклана, папа начинал кричать, а мама плакать. Что-то явно не сходилось. Я не решалась признать это до папиного инфаркта. Было проще притворяться, что я не замечаю… Лео! Деклан покончил жизнь самоубийством?

Жестокий вопрос был задан без колебаний, но, когда я взглянул Молли в лицо, она вся сжалась, ожидая ответа.

– Нет, господи, нет! Он этого не делал!

Молли чуть заметно расслабилась.

– Ну? Очевидно, это была не случайная проблема с сердцем. Так чего я не знаю?

– Просто… – я тяжело вздохнул, уставившись на поверхность стола. – Дай мне минутку. Хорошо?

Я задумался. Принесли кофе, и это дало мне немного времени отсрочки, но потом я поймал себя на том, что сижу и тупо смотрю на латте, натужно пытаясь придумать, что же ей сказать.

Я знал, что Лейт и Даниэль Торрингтоны солгали миру о смерти своего сына, и у меня было предположение, почему они это сделали. Я также знал, что Молли ничего не знала о «недуге» брата при его жизни. Деклан просил нас помалкивать, и я понимал почему. Он боялся, что Молли плохо о нем подумает.

Прежде я не догадывался, что ложь ради ее блага продлится и после его смерти. Я презирал Лейта Торрингтона и все, что он собой олицетворял, но у меня не было даже тени подозрения, что этот человек опустится настолько низко.

– Лео, – очень мягко Молли напомнила мне о своем существовании.

Она старалась соблюдать деликатность, решив, что я до сих пор горюю о смерти близкого друга. Но я не горевал, по крайней мере, по-настоящему… Минуло уже десять лет, за которые я повидал столько ужасов, что сердце мое очерствело. Моя нерешительность вызвана была тем, что вместо ожидаемого горя я очутился на минном поле этических противоречий. Я пью кофе без сахара, но, чтобы отсрочить неизбежное, я потянулся к сахарнице, зачерпнул с пол-ложки и принялся медленно его размешивать. Затем я взглянул на нее.

– Не знаю, что тебе и сказать, Молли, – признался я.

– Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я. Он болел?

Я вновь принялся помешивать кофе, лишь бы смотреть в чашку, а не в ее полные мольбы голубые глаза.

– Да, – слетело с моих губ.

На этот раз в ответе заключалась частица истины. Да, я знал, что он был болен. Деклан очутился в лапах чудовищной зависимости, которая была сильнее любой помощи, которую мы могли ему оказать. Я полагал, что Молли собирается спросить меня, какое душевное состояние привело Деклана к возникновению этой пагубной зависимости, и это само по себе было нелегко. Теперь же мне предстоял куда более сложный разговор. Я откашлялся.

– Молли! Спроси у Лейта и Даниэль.

– Я не могу… Я пыталась поговорить с ними, честно… Я настаивала, насколько меня хватало… Они не хотят… не могут говорить об этом. Они вообще теперь ничего не говорят о Деклане.

Страх в моем животе все возрастал. Я поставил чашку кофе на середину стола, отодвинулся назад на стуле и встал.

– Извини, мне жаль, но я не могу тебе помочь. Ты должна поговорить об этом с родителями, не со мной.

Я вынул бумажник из кармана. Немного неуклюже повозившись с застежками, я бросил банкноту на крышку стола. Этой суммы хватит, чтобы оплатить обе чашки. Только после этого я осмелился на прощание посмотреть Молли в лицо. Ее глаза сузились. Губы были плотно сжаты. Молли Торрингтон была вне себя от злости. Не впервые мне доводилось уходить от члена семьи Торрингтонов, доведенного мной до ручки, вот только на этот раз я почувствовал себя виноватым.

Молли тоже вскочила на ноги и теперь сверлила меня своим взглядом.

– Лео, – спокойно, но с непреклонными нотками решимости в голосе произнесла она. – Я заслуживаю знать правду, а никто, кроме тебя, не сможет мне этого рассказать.

Я вспомнил о последней ссоре с Лейтом в больнице. Труп Деклана остывал на койке позади него. Даниэль, лежа поверх сына, рыдала. Я вспомнил дыхание Лейта на моем лице и брызги слюны на своей коже, когда он окончательно утратил самообладание. Я помнил битву, которую вел сам с собой, сопротивляясь отвратительному желанию наброситься на старика. Я бы уложил его одним ударом кулака, одним метким ударом ноги. Он бы заткнулся, забрал назад эти жестокие слова, которые вонзались в свежие, исполосованные горем чувства.