Когда я уйду

Люк подошел поближе, чтобы оглядеть ушиб. В памяти вдруг всплыли детские страхи: гул отцовского голоса, крики мамы, умоляющей о пощаде, блеск часов и золотого браслета на левой руке отца…

Нельзя об этом думать. Нельзя вспоминать семью в маленьком домике на Винтер-лейн и то, как отец все разрушил.

— Болит? Голова хоть не кружится?

— Нет, порядок, честно. Застегнешь?

Энни повернулась спиной и подставила шею. Они так и забыли затянуть пряжку на фартуке. Люк щелкнул застежкой.

— Кстати, не воображай, будто я не заметила письма, которое ты читал, когда я пришла.

Энни уже позабыла о синяке и смотрела на него, вопросительно приподняв брови.

— Знаю, что заметила. — Люк взял лопатку, которой она намазывала шоколад на пирог, и бросил ее в раковину, затем включил воду и схватил губку для посуды. — Я и не скрывался. Они мне помогают, чего стыдиться.

— Да я тебя и не стыжу. Но почему ты не пытаешься выяснить, кто их отправляет?

Люк медленно выдохнул.

— Я ходил на почту, говорил с управляющим. Отследить их нельзя. Что мне еще сделать? Читать я их все равно буду. Не пойму, почему ты пытаешься отговорить меня.

Похоже, Энни пришла на день рождения с твердым намерением высказаться.

— Люк, я ведь не из вредности, пойми. Просто ты себя обманываешь и растравляешь. Как будто Натали еще жива. — Она отняла у него губку, обтерла лопатку, ополоснула и положила сушиться.

— Может, она знала, что даже человеку с логическим мышлением нужен небольшой самообман. И ничего они меня не растравляют, эти письма. И если речь зашла про травмы, давай-ка признавайся…

— Ладно, ладно, я поняла. Больше не будем об этом. Так что Брайан от тебя хотел?

— Просил рекомендацию для новой работы.

Она промолчала. По ее лицу Люк не понял, что Энни думает.

— Ты, похоже, не в восторге. Боишься, что, если муж уйдет из полиции, тебя сразу же оштрафуют за превышение скорости? — Он подтолкнул ее локтем, желая вернуть игривое настроение.

— Просто… Понимаешь, странно, что он заговорил с тобой об этом без меня.

— Не бери в голову, Энни. Мы за две минуты все уладили. Но, кажется, он и вправду волнуется по поводу этой новой работы.

— О да. Это точно.

Она вытерла руки и просунула полотенце через ручку выдвижного ящика. Люк попытался прочесть хоть что-нибудь по ее лицу, но ничего не вышло.

— А я вот не рада. Я ведь обещала Натали. Как тут теперь переехать? Не могу же я нарушить слово только потому, что Брайан ни с того ни с сего решил сменить работу.

— Стой, ты о чем? Куда переехать?

— А, так он не сказал тебе? В Вашингтон.

У Люка подогнулись колени. Так вот почему Энни вдруг заволновалась по поводу Джесси и писем от Натали… Она переезжает.

Значит, Вашингтон… Энни права, Натали наверняка на это не рассчитывала. Когда он успел так привязаться к Энни? Ему нужен кто-то, с кем можно поговорить, кто поможет с детьми и разделит скорбь…

Господи, да Клейтон, который отказывался спать днем, теперь укладывается по первому слову Энни. А Уилл, который прежде, как сыч, сидел у себя в комнате, каждый день пишет ей эсэмэски и сияет, как начищенный пятак, когда она приходит. А бедняга Мэй потеряет последнюю женщину в окружении, которая хоть как-то могла заменить ей мать. А с кем ей говорить о мальчиках, и о созревании, и… Обо всем том, о чем Люк понятия не имеет.

Если б она переехала куда-то неподалеку… В Вашингтон — все равно что в Монголию.

— За нас не волнуйся. — Люк натянул на лицо ставшую привычной за последнее время маску под названием «у-меня-всё-в-порядке» в надежде, что Энни сочтет ее убедительной. — Натали всегда желала тебе счастья.

— Серьезно? Ты тоже думаешь, что ничего страшного не произойдет? От Брайана я и не ожидала, что он поймет… Но ты! Я ведь обещала ей, Люк. Я не просто следую указаниям из письма; я поклялась ей перед смертью, глядя в глаза!

— Натали умерла.

Люк огляделся по сторонам, убедившись, что дети по-прежнему увлечены колпаками.

— Она умерла, Энни. И не глядит на нас с небес.

Вышло горше, чем он рассчитывал. Энни наклонилась к нему и прошептала со слезами на глазах:

— Не верю! Я знаю, она смотрит на нас. Знаю!

И тут хлопнула входная дверь.

— Пицца! — закричала Мэй. Дети с Джесси кинулись убирать фломастеры, блестки, бумагу.

Брайан протопал в кухню и поставил на стойку картонные коробки с пиццей.

— Не знаю, как вы, а я проголодался.

Люк полез за лопаткой для пиццы, спиной ощущая взгляд Энни. Он ее обидел. Ей хотелось, чтобы он расстроился из-за того, что она уедет и нарушит слово, данное Натали. Он и расстроился — просто виду не подал.

Люк отсчитал нужное количество бумажных тарелок из стопки и расставил их по столу. Столешница была вся в клее и блестках. Ладно, пусть будет праздничное украшение…

Комната наполнилась запахом чеснока и плавленого сыра. Энни села за стол последней, рядом с Брайаном. Клейтон тут же взобрался к ней на колени, и женщина обвила его рукой. Малыш положил голову ей на плечо и погладил по руке Брайана. Люк отвел взгляд. Мэй одарила собравшихся ослепительной улыбкой, которая чуть утешила Люка. Пусть порадуется. Хотя на душе было паршиво, он тоже натянул счастливую улыбку.