Когда я уйду

Колокольчик у входа звякает, и я вижу невысокую женщину, толкающую детскую коляску через дверной проем. Я тут же преодолеваю расстояние между нами и придерживаю для нее дверь.

Она улыбается, показывая глубокие ямочки под скулами. И я сразу вспоминаю, как пыталась в третьем классе нарисовать себе такие же ямочки маминым карандашом для глаз от Мэйбеллин, потому что отчаянно хотела походить на Хизер Линдли, пятиклассницу с длинными светлыми локонами, в белых колготках и большими бантами в волосах, ежедневно приносившую в школу «Ланчейблз»[22]. По ним я и поняла, что у ее семьи есть деньги, ведь моя мама всегда говорила, что они слишком дороги.

– Спасибо, – говорит женщина. – Я убеждена, что люди, проектирующие двери, – мужчины, у которых никогда не было детей.

Я улыбаюсь в ответ, но не могу придумать, что сказать, кроме «мне нравятся ваши ямочки». А уж это совершенная чушь.

Она везет коляску в направлении отдела детских книг, а я возвращаюсь туда, откуда пришла, и продолжаю изображать покупателя, хотя на самом деле мысленно выдаю эту женщину, взрослого двойника Хизер Линдли, замуж за Джека. Представляю их и парочку белокурых детишек с ямочками. Малыши семенят за ними, как выводок утят.

И тут прекрасный образ рассеивается.

У нее ребенок, а это значит, что она, возможно, уже замужем.

Я медленно бреду мимо уцененных книг, стоек с журналами и секции «Помоги себе сам», где с обложек на меня кричат призывы:

Разбогатей сейчас!

Прекрати паниковать!

Потеряй багаж, потеряй вес!

Но тут я останавливаюсь, как вкопанная. Четыре слова бьют в глаза с суперобложки. И моя рука тянется к книге, прежде чем мозг позволяет ей это.

«Подготовьтесь к смерти любимых» доктора Эли Голдстайна.

Стикер на обложке гласит: «Психиатр с мировой славой».

Я листаю книгу, не читая. И понимаю, что покупаю книгу для Джека только по заголовку, так же обыденно, как выбрала бы последний роман Майкла Крайтона или слаксы[23] в «Мэйси».

Увидела это.

Подумала о тебе.

Потом я колеблюсь. Что случилось с решением позволить Джеку справиться со скорбью самому, не торопя его.

Я уже протянула руку, чтобы поставить книгу на полку.

Но он не справляется с ней.

Справится. В свое время.

Но может, он нуждается в небольшом толчке или небольшой помощи. Может, его нужно поставить лицом к лицу с неизбежным. Все равно что сорвать пластырь, вместо того чтобы ждать, пока он посереет от грязи, станет бесполезным и сам отвалится от долгого ношения.

В конце концов, я беру книгу с полки, кладу рядом с Норой Робертс и решаю, что оставлю на его тумбочке в точности, как когда-то мать оставляла «Наши тела. Мы сами» на моей, когда мне было двенадцать. Молча и без предисловий.

Хуже все равно не будет.

Когда я поворачиваюсь, чтобы подойти к кассе, замечаю, что женщина с коляской стоит на противоположном конце секции «Помоги себе сам». Я горько хмыкаю. В какой помощи нуждается она и ее светловолосый сын? «Помогите! Моя жизнь слишком идеальна!»

Я проглатываю свой молчаливый, жестокий сарказм, когда замечаю, что она тоже смотрит на книги скорби. Печально. Может, она хочет помочь другу справиться с грустью от потери бабушки, тетки или брата. Именно что-то в этом роде сделала бы Хизер Линдли. Она была девочкой, у которой находилась улыбка для всякого, даже для Даррела Финча, которого никто не любил, потому что он каждый день носил одни и те же джинсы и вонял кислым молоком. Она приносила два лишних карандаша в день контрольной на случай, если кто-нибудь забыл. А когда она продала больше всего «Уорлдс Файнест Кэремел Байтс и Минт Молтауэйс», собирая деньги на ежегодную поездку хора в «Дисней Уорлд» и выиграла сто долларов за свои труды, она решила пожертвовать их семье прихожан ее церкви, у которой сгорел трейлер. Поэтому я не могла ненавидеть ее, хотя обручи для волос всегда совпадали по цвету с носками, и она в отличие от меня могла позволить себе «Ланчейблз».

Я оглядываюсь на женщину. Та внимательно читает аннотацию на обложке книги, которую держит, и одновременно потихоньку раскачивает коляску свободной рукой.

Может, книга не для друга. Может, она сама потеряла друга. Или бабушку. Или тетю. Или брата.

Потом я замечаю, что она качает коляску левой рукой, на которой нет обручального кольца. Тут мое сердце начинает колотиться при мысли о том, что она, очевидно, вдова, потерявшая мужа в трагической автокатастрофе, когда она была на восьмом месяце. Психотерапевт предложил ей несколько книг, которые помогут справиться с болью внезапной потери, оставившей ей лишь воспоминания о нем, накатывающие на нее каждый раз, когда она видит шоколадные глаза и крохотные ушки сына.