Когда я уйду

Я не хочу повторять вопрос. Потому что даже не знала, собиралась ли произнести эти слова, пока они сами не слетели с языка: следствие семилетней привычки обсуждать с Джеком мои сокровенные мысли. Но теперь… теперь все по-другому. До меня доходит, хоть Джек смотрит на меня, словно я могу в любую секунду исчезнуть, и его обычное «Привет, малыш» превратилось в «Как ты себя чувствуешь?», мы не обсуждаем происходящее. То, что действительно происходит. Сначала я считала, это потому, что Джек наивно надеется на что-то.

Но теперь думаю, что Джек находится в стадии отрицания, что после прочтения брошюры о скорби кажется вполне естественным местом пребывания. Все равно что пляж, «Таргет» или кабинет дантиста, только в этом случае продолжительность визита занимает неопределенное время. Я была там однажды, но поскольку я продвинутый скорбящий, визит был коротким. Похоже, Джек, перед тем как уйти в отрицание, сложил чемодан и вознамерился остаться там до конца. Психолог во мне жаждет помочь ему, задать прощупывающие вопросы о том, что он будет делать после того, как я уйду, заставить обдумать будущее без меня в нем, но я достаточно долго этим занималась, чтобы решить: он должен со всем справиться сам.

Я подсовываю под себя ноги, хотя сиденье ужасно неудобное. Обтрепавшиеся края штанин моих любимых джинсов влажны после прохода через мокрую парковку.

– Как опоссум? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня, и не знаю, кажется ли мне или в его глазах сияет облегчение? Он улыбается.

– Хорош, как новенький. Попался собаке, которая едва не откусила ему ногу…

Джек рассказывает подробности дела, перейдя на медицинский жаргон, и на этом месте я обычно останавливаю его приказом: «По-английски, сэр» или «Что такое грудной пояс?»

Но на этот раз я позволяю ему говорить. Потому что мысленно уже оставила разговор и взвешиваю «за» и «против» превращения моего тела в пепел.

Глава 12

Когда нам было по двенадцать, Кейли убедила меня пригласить на танцы Дилана Редда, по которому я к тому времени страдала уже три года. Правда, он не выказывал очевидного интереса к моему щенячьему обожанию с шестого по восьмой класс.

– Хуже все равно не будет, – убеждала она, чем придала мне смелости. Ободренная ее уверенностью, я подошла к его столику в кафетерии, где он увлеченно играл с одноклассниками в карандаши, и встала рядом, ожидая, пока он меня заметит. Когда он наконец поднял глаза, я прошептала свою просьбу.

– Что? – переспросил он, поглядывая на друга, который готовился запустить карандаш в полет.

– Хочешь пойти со мной на танцы? – громко спросила я, чем вызвала ехидные смешки мальчишек постарше. Он вытаращил глаза, без всякого предисловия или объяснения открыл рот и ответил «нет», прежде чем вернуться к игре.

Когда я, понурившись, готовая заплакать, вернулась к Кейли, за наш столик, она принялась меня уверять, что у Дилана воняет изо рта, а его «коровий» зализ будет глупо выглядеть на снимках. Она также отпустила своего парня Кена Уиггинса (у него дурацкая фамилия) и пришла ко мне в вечер танцев, чтобы вместе есть печенье «Орео» и смотреть в тысячный раз «Телохранителя».

Все же с тех пор я не слишком доверяла ее советам.

Но на этот раз она сделала совсем неплохое предложение касательно моей охоты на жену. Мы как раз уходили из кофейни в субботу.

– Попробуй книжный магазин. Там шастает масса психов.

В понедельник утром, как только Джек уезжает в клинику, я наливаю смузи в дорожную пластиковую чашку, дергаю ручку задней двери, пока она наконец не поддается, и иду к своей машине. По привычке смотрю в сторону дома Сэмми и удивляюсь: меня приветствует ее задница, плотно обтянутая штанами цвета хаки.

Затаив дыхание, я принимаюсь красться на цыпочках, в надежде, что она не услышала скрип моей задней двери. Я столкнулась с ней в тот день, когда отправилась на прогулку с мамой. Пришлось объяснить свою оранжевую внешность. Одолеваемая жалостью и смущением, она принялась рассказывать обо всех больных раком, которых знала, включая любимую песчанку, которая у нее была в детстве. Я не хочу вести нескончаемую беседу сегодня утром, но понимаю, что она все равно услышит, как открывается дверь машины. До этого можно притвориться, будто я ее не заметила, но, так или иначе, все равно придется с ней поговорить.

– Сэмми! – восклицаю я, спускаясь на дорожку, но все идет наперекосяк. Слишком жизнерадостно. Слишком фальшиво.

Все еще стоя на коленях, она поворачивает голову и смотрит на меня с улыбкой, смешанной с прежним выражением жалости. Интересно, неужели она ходит с таким лицом с той самой минуты, когда я все ей рассказала? Словно обычная материнская угроза ребенку «Будешь косить глаза, таким и останешься» действительно оказалась правдой.

– Дейзи! – отвечает она, снимая садовые перчатки и стараясь поднять с земли грузное тело. – Как ты сегодня?

Вечный вопрос, который задают люди раковым больным. «Как ты?» вместо обычного приветствия становится многозначительным вопросом.

– О, не стоит вставать! Я уже опаздываю.

Она все равно поднимается и идет ко мне, понимающе кивая головой.