Когда я впущу тебя

Казалось, что она так стояла несколько часов, ее слезы смешивались с водой и утекали в сливное отверстие. Когда Карен наконец вылезла из ванны, она вытерлась насухо, обернула полотенцем голову, взяла книгу с прикроватной тумбочки и уселась в большое удобное кресло у себя в кабинете. В нем она и проснулась в одиночестве пять часов спустя. У нее затекла шея, и она страшно замерзла.

Глава 20

Холодный ветер шевелил ветки деревьев, росших вдоль реки. Сегодня даже вода, ставшая мутно-коричневой, выглядела скучной и недовольной из-за того, что выпало на ее долю в этот день. Хотя я знала, что вечером все изменится. Вечером эта часть реки освещалась разноцветными светодиодными огнями театра на другом берегу и теплым янтарным светом фонарей на мосту. Обе подсветки соединялись на поверхности воды, которая ночью становилась черной, и можно было даже забыть, что живешь в захолустном городке, в который и из которого ведет только одна дорога. В такое время можно было представить, что находишься в Сиднее или Лас-Вегасе и гуляешь по берегу с возлюбленным перед тем, как предаться любовным утехам. Или что ты самый одинокий человек на земле, ждущий подходящего момента, чтобы броситься вниз с моста в спокойную, неподвижную черноту. Хотя при ярком свете дня сразу становилось понятно, кто ты. Статус людей в этом городке определялся тем, во что они были одеты, на каких машинах и по какой стороне реки они ездили. Все это, словно масляными красками по холсту, рисовало картину о каждом.

Я достала фотоаппарат и снимала, и каждый его щелчок заглушал голос у меня в голове, который повторял, что мне нужно вернуться на работу прямо сейчас. Щелк – я не выполняю свою работу, и все будут говорить, что я сама виновата, если ее потеряю. Щелк – у меня никогда не получалось жить нормальной жизнью. Щелк, щелк, щелк. И при каждом щелчке образы этих женщин бледнели в моем сознании, занимали все меньше и меньше места в сравнении с утром – точнее, всеми выходными днями.

Меня разочаровали фотографии после того, как я вечером загрузила их в компьютер. Большинство оказались блеклыми и несфокусированными, не удалось поймать ускользающую двойственную природу реки и ее подобие хамелеону, которое я ясно видела у себя в сознании. Та, вторая сторона оказалась чуть-чуть вне пределов досягаемости, запертая в воображении, она отказывалась перемещаться на экран. Я не стала их удалять, каждая из них будет напоминать мне, что нечто нематериальное находится за этим образом, что-то, чего не существует для неподготовленного взгляда, но остается для меня очень даже реальным.

* * *

– Мама, у тебя все в порядке? – Я заговорила веселым и непринужденным тоном – набросила его на себя, если так можно сказать про голос, как шелковый шарфик на шею, но мое тело оставалось напряженным в ожидании ответа. Через несколько секунд я смогу сказать, хороший ли у нее сегодня день – даже до того, как мама произнесет хоть слово. Я уже давно привыкла слушать тяжелое неровное дыхание, которое означало, что день плохой.

– У меня все хорошо, дорогая, а ты как?

Ее слова звучали кристально четко, а из-за ее нарочито небрежного тона могло показаться, что мы постоянно ведем такие разговоры. Вероятно, она принимает лекарства в правильной дозировке, и очевидно, что сегодня она не запила их слишком большим количеством виски. Обычно я, только взяв трубку, могла точно сказать, сколько стаканов она выпила. Сегодня, вероятно, был день одного стакана. Дней без стакана не бывало уже на протяжении многих лет.

Мне пришлось прикусить губу, чтобы не спросить, почему она звонит. Она была гиперчувствительной даже в хорошие дни, и если она почувствует хоть малейшее пренебрежение и недостаток внимания, то хороший день мгновенно превратится в плохой еще до того, как я успею осознать свою ошибку.

Окружающие видели ее уважаемой вдовой с дочерью, которой можно гордиться, – ну просто образец респектабельности. Но, как и большинство картинок, выставленных напоказ, это было застывшее изображение того, что когда-то представляла собой наша семья и наша жизнь. Такие снимки не показывают, что происходило даже за несколько секунд до того, как человек повесил себе на лицо фальшивую улыбку. Умело выставленный свет и густо наложенный макияж скрывали морщины, проложенные годами после утраты на когда-то молодом лице моей матери. Хочу ли я такого для себя? Нет, без этой боли я вполне могу обойтись.

– Со мной все в порядке, мама, только я сейчас занята.

Несмотря на мой веселый и бодрый тон, я услышала, как она вздохнула. В такие моменты определялось, как наш разговор пойдет дальше, было два варианта – и ни один из них мне не нравился. Агрессивный или самоубийственный? Иногда оба. Наверное, нас с ней объединяло только одно – у обеих были родители-неудачники со сломанной судьбой, которыми мы хотели бы восхищаться, но не могли. Я закрыла глаза и приготовилась к тому, что должно было последовать.

Глава 21

Элеонора