– Анна, она пережила аварию. Наша дочь еще не до конца поправилась. Надо сохранять спокойствие и ждать постлечебного обследования. Кроме того… – тут папа замялся, и я затаила дыхание. – Еще два-три года назад она терпеть не могла те рисовые хлебцы. Люди меняются.
В ушах шумело. Так, спокойно. Вдох-выдох. Надо подняться обратно по лестнице, пока меня не поймали за подслушиванием.
Быстро проскользнув в ванную, я прислонилась к двери. Сердце громко стучало. Что мне удалось выяснить? Мама заметила неладное. У нее на это особое чутье. Мне подтвердить ее догадки? Признаться, что у меня проблемы? Папа сказал, мол, несколько лет назад мне не нравились рисовые хлебцы. Что он имел в виду? Я ни с того ни с сего их полюбила, потом попала в аварию и снова разлюбила?
Нет, ничего не сходилось. Я что-то упускала.
Или… Может, я задавалась не теми вопросами? Ломала голову, почему после аварии мне перестала нравиться еда, почему теперь я спокойно пускала в комнату кошку или сестру. А ведь главный вопрос в другом – почему раньше мне казалось, что должно быть иначе?
11
Нора
Утро воскресенья. Я специально завела будильник на раннее время, чтобы поговорить с родителями, пока Лу не проснулась. К счастью, поспать сестра любила так же, как я, и по выходным вставала не раньше десяти часов. Поэтому со школой у сестры сложные отношения. Лу ее любила, потому что училась, читала, умничала днями напролет, и ненавидела, потому что ей приходилось просыпаться около шести часов, чтобы не опоздать на автобус, приходивший в семь. Лу считала, что подъем в шесть утра – это пытка нашего времени. И я с ней полностью согласна.
Полдевятого. Я чувствовала себя совершенно разбитой. Не привыкла просыпаться так рано, к тому же сегодня полночи пролежала без сна, а потом ворочалась в полудреме. В какой-то миг пришла Мэнни и разлеглась, будто королева. Она оставила мне треть кровати, оказав тем самым величайшую милость, на которую только способна кошка. Полагаю, Мэнни пробралась в комнату, когда я ночью спустилась вниз попить. Такими темпами придется купить сюда кошачий лоток.
Зевая, я потянулась и посмотрела на Мэнни: она перевернулась на спину и раскинула лапы. Все одеяло в шерсти. На чистку уйдет целая вечность.
Быстро моргая, я с удивлением огляделась вокруг. Что это было? Я что-то вспомнила… какое-то чувство. Чувство! Окончательно придя в себя, я с широкой улыбкой погладила Мэнни по животу. Кошка мурлыкала.
– Ну и ну… Ты меня и вправду бесила, – прошептала я. Радость вмиг улетучилась, хотя я нашла еще один пазл из множества недостающих.
Она мне не нравилась. Почему теперь все иначе? Почему шерсть Мэнни больше не вызывала раздражения? Что поменялось?
Все эти вопросы и вчерашний разговор с Сэмом лишь укрепили мои намерения. Сэм вел себя так, словно сомневался, нравится ему быть рядом со мной или нет. Временами казалось, что ему грустно, но затем он улыбался. После еды мы еще немного поболтали. Он рассказывал о занятиях музыкой, о дедушке, который теперь переехал к ним, о том, что его мама так и не научилась готовить. Сэм умял две порции запеканки. Список и многое другое, занимавшее мои мысли, мы почти не обсуждали. Заговорить об этом было невозможно, к словам будто привязали увесистые камни. Слишком тяжело. Они слишком тяжелы.
Ничего страшного, вот составлю список и пойму, что со мной творится. И почему. Здорово, если удастся выяснить, что случилось между нами с Сэмом, почему мы перестали общаться. Я узнаю Сэма заново, и… может, мы подружимся снова?