Когда идет дождь…

Работает любительская кинокамера. В кадре несчастный Пьеро. Крупным планом его набеленное лицо, искалеченное страдальческой маской. Он страстно, почти теряя сознание, нюхает алые гвоздики. Вот он, содрогаясь от рыданий, бросает эти цветы на землю. Камера устремляется к земле, куда плавно опустились отвергнутые гвоздики. Теперь она, медленно поднимаясь, возвращается к несчастному Пьеро. Вместо него в кадре удивленные лица двух блюстителей порядка.

— А как? Что я для этого должна сделать?

— Как что? — у Эльмиры под гримом весело подпрыгнули брови. — Подарите просто так кому-нибудь улыбку, скажите ближнему что-нибудь приятное, проявите к тому, кто этого ждет, участие и доброту.

— Кто эти сумасшедшие? — нахмурившись, интересуется гражданка в платке, получившая в наследство от предков хлебопашцев-косарей широкие плечи, узкие бедра и крепкие ноги. Она, поджав губы, укоризненно качает головой.

— А вы, дядечка, хотите жить весело? У вас есть мечта? — трогает за плечо прохожего облаченная в длинное атласное с несколько смелым вырезом платье девица с Маринкиными глазами.

Мужчина, набычившись, что-то мямлит в ответ.

Опять поднялся ветер и покатил по тротуару с бесшабашным озорством пустые пачки от сигарет, конфетные бумажки. Прогромыхала где-то сорвавшимся листом железа крыша. Пестрое шествие мелькает среди больших лип на бульваре, удаляясь все дальше и дальше…

Потемневшее небо и барабанная дробь одинокого ударника в сквозняке пустеющих уже к вечеру улиц.

На другой день в деканате института искусств легкое недоумение.

— Что была за демонстрация? Почему?

— Это ж кукольники! Объяснили нам, что это у них типа практики. — Но зачем же топать со своей практикой к обкому?

— Они вовремя поняли ошибку и быстро покинули то место.

— А-а.

И успокаиваются блики на застекленных шкафах со строем толстых, никому не нужных папок.

Над северной столицей всплыло на веслах лучей туманное, долгожданное солнце.

— Машина уже подошла! Едем, побыстрей собирайтесь, капуши! — Пап, а купаться там есть где?

— Наверное. Посмотрим, когда приедем.

— А бабушка будет рисовать?

— Конечно будет.

— Мне нравится, когда она рисует цветы.

— Да, Фания Акрамовна, не забудьте свои краски и бумагу!

— Спасибо, Лилия Федоровна. Я уже все для рисования себе положила в сумку. Атмосфера несколько накалена. В воздухе натянута тончайшая паутина размолвки между молодыми супругами. Она из невидимых глазу нитей, но зато стальных и грозно поблескивающих при натяжении.

— Эльмирочка, чего это ты так повязалась? Тебе не идет, сними-ка платок!

Эля только сверкнула глазами в сторону матери и ничего не ответила. Игра «в молчанку»… Потом она всегда кажется наивной и смешной.

— Лилия Федоровна, бесполезно что-нибудь говорить. Эльмира так повязалась специально для меня. Потому что и мне так не нравится. Петь, вот люблю я за это нашу маму. Все наоборот. И такая колючая, когда сердится.

Эля, не принимая миролюбивый тон мужа, передернула плечами и буркнула себе под нос:

— Тоже мне, дурак!

По дороге из Питера, незаметно для других, она перевязывает платок. Постепенно, как бы невзначай, восстанавливается мир. Уже в общем разговоре все смеются. У бабушек исчезает тревога в глазах.

Петруша шумно радуется и старается перекричать всех. Он счастлив, что вся семья в сборе и что они едут на природу.

А вокруг сосны. Через их роскошные мохнатые ветви солнце струит свои рыжие лучи. Свежий воздух напоен сосновым ароматом.

Они лежат под солнцем на траве. Жужжит какое-то насекомое, недовольное тем, что эти двое вторглись туда, где оно пасется. Юра водит травинкой по Элиному носу.

— Тебе хорошо? — Да.

— Ты знаешь, завтра я в Москву. Только туда и обратно…

— Я тебя буду ждать…

И она вдруг тихо засмеялась. — Ты чего?

— А так, вспомнила. Один из наших гастрольных концертов. Все о'кей — наряды милиции, ограждения, толпа желающих попасть. Я пошла домой что-то тебе принести. Не помню, что именно, ну неважно. Возвращаюсь — толпа уже такая, что не пролезть. А у меня животище с Петрушкой вот такой! Я кричу: «Да пропустите же меня, черт возьми!» Сама понимаю, что все напрасно. На лбу же у меня не написано, что я твоя жена, а что в животе у меня твое дите толкается — тоже всем все равно.

— Ну и как же?

— А так. Стала кого-то по башке стучать кулаком и лезть через ограждение. Время начала концерта, а я еще вся в борьбе, чтоб к тебе пройти.

Милиционер: «Куда? Назад!»

Слава Богу, кто-то из твоих ребят выручил…

— Ребята, соберитесь! Хватит болтать… По местам!

И началась репетиция.

— Саша, твой купец — прохиндей. Страшный и коварный плут, понимаешь? Он коварен тем, что скупает по дешевке покрывала, которые стоят жизни героине… А купец подбадривает ее мужа, мол, давай еще и еще! Это ведет к трагической развязке.

— Что, сцену повторим, где Эльмиры нет?

— Да, придется так.

— Привет, ребята! А вот и я.

По проходу зала учебного театра идет Эля.

— Приехала? Ну и здорово!

— Что там в столицах?

— А, ничего особенного. Все то же самое. Ну, что, все репетируем?

— Да. Но мало что получается.

— Плохо без Пал Романыча. Ну, ничего, Артур, справишься!