Когда люди станут братьями?

В XIII ст. в Италии жила праведная женщина, Екатерина Сиенская. Однажды она хотела ходатайствовать о помиловании человека, осужденного на смерть — перед венецианским дожем (правителем). Он был злой, жестокий человек. И прежде, чем идти к нему, она, желая победить в себе антипатию к этому тирану, молилась; „Боже, покажи мне красоту души этого человека.“ И после того она пошла с легким сердцем и добилась помилования. Вскоре после этого правитель был свержен с престола и заключен в тюрьму. Венецианцы слышали, как он за тюремной решеткой молился: „Сердце чистое созижди во мне, Боже.” Не вера ли Екатерины Сиенской пробудила в нем веру в собственное, хотя и поруганное, человеческое достоинство? Она пошла к нему „верою, но не видением” — и очами веры, ясновидящим взором духа увидела человека в изверге. Мы не видим и потому ненавидим.

Подумаем о нашей любви: почему она бессильна создать между нами золотой мост общения? Психология учит, что любовь есть чувство, вытекающее из желания блага другому без ожидания какой-либо корысти или выгоды для себя. „Любовь не ищет своего.”

А наша любовь, обыкновенно, эгоистична, т. е. лишь кажется любовью. Л. Н. Толстой пишет в своем дневнике о своей юношеской любви, пережитой им в 18-летнем возрасте: „Я заметил, что я хочу не столько любить, сколько быть любимым.” (Такова его мысль). Эгоист не только сам любит себя, но он еще хочет, чтобы другие его любили. Таким образом, наша любовь часто является лишь удвоенным эгоизмом. Люди объединяются в акционерные компании не петому, что они любят друг друга, а для того, чтобы помочь друг другу быть эгоистами.

В иных случаях, мы любим лишь отвлеченно, мы готовы обнять все человечество, и в то же время мы ненавидим ближнего, с которым живем изо дня в день. (Гоголь „Светлое Христово воскресение”). „Вы любите идеи, а не людей”, говорили Бакунину. „Нам нужен не эгоизм, не альтруизм, а родство“, как говорит оригинальный русский мыслитель Η. Φ. Федоров в своей „Философии общего дела.” Не „я“, не „ты“, а „мы“ — составляет настоящее радостное, многообразное, соборное содержание истинной общественной жизни. В живом социальном организме люди соединены узами нежной, личной привязанности (тем, что греки называли φιλία). Мы устаем любить, жалеть и прощать. Любить нужно в ближнем нечто, что стоит и любви и самоотречения, что способно было бы и расплавить наше я, и поднять нас высоко над этой непереходимой перегородкой, созданной нашим я. Притом этот предмет должен поднять нас не только на момент, как это сделала в вышеупомянутом случае любовь к умершей матери, хотя и эта любовь — луч от Бога. Только вечное и святое в человеке может устранить унижающую человека, и любящего и любимого, опасность человекоугодничества. Таким возвышающим, чарующим, вдохновляющим нас предметом может быть нечто вечное, святое, божественное. Только тогда мы придем к любви одухотворенной, той, которая мелькает быстролетным романтизмом в юности, — но разве только в юности нужно быть романтиком?

Не даром В. Соловьев иронически подшучивал над логикой материалистов-общественников: „Так как мы произошли от обезьяны, то будем любить друг друга.“

Насколько иначе, мудрее и жизненнее звучит следующий силлогизм: „Мы произошли от Бога, — поэтому будем любить друг друга!“

Общественная ценность религии.

Чтобы верить в человека, надо верить в Бога. Кто теряет веру в Бога, теряет веру в человека. Таким образом разум и опыт и теперь свидетельствуют нам о том же, о чем говорит Библия: мы потеряли друг друга, потому что потеряли Бога и захотели „сделать себе имя!“

Чтобы вернуться к человеку в других и в себе, нужно вернуться к Богу. Это выражает и знаменитая схема аввы Дорофея (в „Добротолюбии“): Бог находится в центре круга, а два человека — на двух различных точках окружности его; подвигаясь по радиусам к центру, люди приближаются тем самым друг к другу. Чем ближе люди к Богу, тем ближе они друг к другу. „Любовь от Бога“, говорит ап. Иоанн. Не потому ли Христос подтвердил из Ветхого Завета не только заповедь о любви к человеку, но и заповедь о любви к Богу; и притом любовь к Богу стоит в слове Божием на первом месте — ибо она является условием, которое делает нашу любовь к человеку облагороженной, освобожденной от эгоизма, одухотворенной. Настоящее общение создается там, где говорит искренность, где искра Божия вспыхивает от одного сердца к другому, к такой же небесной искре, таящейся в нем, — и они охватывают пламенем души и создают могучую симфонию света, предваряющую грядущее торжество правды и любви — когда „Бог будет все во всем.“