– Всё хорошо. Платье отстирают. Прошу у тебя, дева Этия, сердечного прощения, что не смог остановить лича, не смог отбить тебя там, на дороге… Действительно ли ты цела? Кормили ли тебя?…
Этиа вновь закивала, очень-очень торопясь. Да, она вполне благополучна. Да, хозяин таверны принёс еды. Всё хорошо, честное-пречестное слово!..
Но на висках её пробилась седина. Там, на кладбище с кромлехом, белизны в волосах ещё не было.
– Рассказывай, дева Этиа. Рассказывай со всеми подробностями.
Интерлюдия 5
Дева Этиа
…Было очень холодно, когда память вернулась к ней. Может, именно холод и заставил её очнуться. Последнее, что помнила Этиа, – расплескавшаяся вокруг неё земля и смыкающаяся над головой тьма.
–
…Она очнулась в каменном мешке. У его светлости саттарского дюка точно такой же, там смутьянов держали с еретиками, когда у святых отцов-инквизиторов темницы оказывались переполнены. Ничегошеньки интересного, ну совсем. И она там лежала и плакала, потому что было очень-очень страшно. А потом дверь открылась, пришли двое мертвяков, подняли её и поволокли; она кричала, но…
–
Её волокли по тёмному коридору, а по стенам были разложены кости. По обе стороны прохода на полках громоздились человеческие кости. Сложенные с пугающей аккуратностью и чёткостью, выверенные по нити. Кость к кости, явно скреплённые клеем. Покрытые вековой пылью. Мёртвые, неподвижные, тупо пялящиеся пустыми глазницами перед собой… Там был свет, огненная нить под потолком, потому-то она всё и увидела…
–
Катакомбы закончились. У них в Саттаре таких нет; девушки-служанки госпожи супруги дюка болтали, что, дескать, такое только в Аркине, святом граде. Страшно, аж жуть! И черепа все пялились на неё, Этию, так, что она чуть в обморок не хлопнулась. Жаль, что не хлопнулась, хоть не так жутко было бы… А потом её приволокли в подземелье, и там был этот самый лич… Кости, да кое-где кожа, да борода, прямо из черепа растущая. А ещё глаза. Ох, глаза-то самым страшным и оказались!.. Не огонь, нет – человеческие. Голый череп, а в нём глаза. Карие. А подземелье – с факелами, волшебными! Потому что горели они себе и горели, и что же, она, Этиа, не знает, что ли, как быстро они прогорают?… Круглое подземелье, кости по стенам, а ещё какие-то фигуры жуткие, красным светящиеся, звёзды, пятиугольники, курильницы – она сразу чихать начала и кашлять, такой запах стоял…
И лич стал смеяться. Ну, как злодеи в сказках-фьябах, она их на ярмарках видела – «муа-ха-ха-ха!» – ой, страшно!.. А зомби её держали, а лич стал раскладывать на столах инструменты один другого кошмарнее да приговаривать, какой из них он ей куда вонзит, дескать, эти иголки для ногтей, этим глаза выдавливают, это засовывают в, гм, гм… нет, она не будет говорить, негоже честной девушке такие слова произносить! А она, она заплакала тогда и стала просить пощады, она ведь просто компаньонка в Саттарском замке, никаких секретов дюка не знает, хоть запытай её до смерти!.. А лич снова захохотал этак страшно и говорит, что, дескать, саттарские секреты ему нужны как прошлогодний снег, а вот то, что она сама из Эгеста, – то якобы ему и потребно. Да-да, так и рёк, мол, самое главное – что она саттарская. И она тогда, храбрости набравшись, ему и говорит, что ж с того, что саттарская? Девчонки в Саттаре такие же, что и в Аркине, и в Эбине, и в других местах, да хоть и в том же Ордосе!
А лич тогда смеяться перестал и сказал, что ей, Этии, знать такое совсем необязательно и вообще, лучше бы она начинала поскорее плакать и его умолять, ибо, дескать, тщетные мольбы юных и прекрасных дев ему вельми забавны.
–