Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Я оглядываю коридор, тянущийся передо мной. Зал суда в самом конце. Я чувствую себя очень маленькой и одинокой, и внезапно меня наполняет уверенность, что все провалится. Ноги не хотят двинуться с места, я заставляю их идти вперед… медленно, потому что колени подкашиваются.

Зал суда небольшой, он кажется мне закрытым и интимным, как комната для допросов. На полу грязный синий ковер, а стены обиты деревом. Судья Грей, женщина лет пятидесяти, с маленьким, поджатым ртом, уже сидит в кресле за массивным столом. Она рассматривала мое дело, когда я в первый раз запросила суд об освобождении из-под опеки. В зале присутствует еще один человек — женщина помоложе, сидящая за другим столом, она, видимо, будет протоколировать ход заседания.

Я сажусь в кресло поменьше лицом к судье Грей и складываю руки на коленях. Она рассматривает меня некоторое время, ничего не произнося, затем переводит взгляд на бумагу, которую держит в руках. Я нервничаю. Мне уже хочется достать кубик Рубика, но я оставила его снаружи в пакете с вещами, в карман костюма он бы не влез. Я пытаюсь вспомнить вопросы и ответы, которые готовила с доктором Бернхардтом последние несколько недель, но в голове пусто.

— Элви Фитц, — произносит она, — на данный момент вам семнадцать полных лет. Это верно?

Горячие флуоресцентные лампы припекают макушку.

— Да.

— На протяжении последних восемнадцати месяцев вы проживали в собственной квартире и работали на полной ставке в зоопарке «Хайкори».

— Верно.

— Мистер Бернхардт указал…

— Доктор.

Она хмурится:

— Прошу прощения?

— Доктор Бернхардт, — поправляю я и в ту же секунду осознаю, что мне не стоило открывать рот. Но раз я уже это произнесла, я чувствую, что должна уточнить:

— У него есть степень по социологии.

— Понятно. Итак, — она хмыкает. — Доктор Бернхардт утверждает, что ваше состояние улучшилось, — она складывает руки и щелкает длинными ногтями больших пальцев. От этого звука я морщусь.

— Если я правильно помню, на момент последней нашей встречи вы жили в государственном пансионе для девочек. Вы сбегали оттуда три раза, и после каждого полиция заводила дело. До пансиона вы несколько лет провели в психиатрической больнице; все это верно?

Я впиваюсь ногтями в ладони. Мне едва удается контролировать дыхание.

— Верно.

— Вы сейчас находитесь под наблюдением психолога?

— Нет.

— Почему?

Я говорю медленно, тщательно выбирая слова.

— Мои эмоциональные проблемы взяты под контроль. Сейчас мое состояние гораздо более стабильно, чем полтора года назад. Я не вижу необходимости в терапии.

Ее светло-голубые глаза немного сужаются.

— Так вы полагаете, что вам поставили неправильный диагноз?

Пот стекает у меня между лопаток. Мне уже хочется начать тянуть себя за косы, но я сдерживаюсь. Я знаю, что любая судорога, любое проявление эмоций, злости или страха, могут считаться признаком психической неустойчивости. Что я должна ответить?

Каков правильный ответ? Мои глаза стреляют туда-сюда. Желание раскачиваться и тянуть себя за косички растет все сильнее — до такой степени, что проще не моргать.

— Мисс Фитц, вы поняли вопрос?

— Какой диагноз вы имеете в виду, — спрашиваю я, оттягивая время. — Мне их поставили несколько.

— Я имею в виду диагностированный у вас синдром Аспергера. Если у вас есть психическое расстройство, я думаю, вы поймете, почему это повлияет на мое решение.

Я размышляю, не сказать ли ей, что синдром Аспергера — не психическое расстройство, а социальное и, возможно, вообще вариант неврологической нормы. Но я чувствую, что если буду спорить, то ее мнения не изменю, а возможно, и разозлю.

— Вы хотите сказать, что, если я психически неполноценна, вы не станете судить меня за то, что я сделала?

— Нет, я хочу сказать, что, возможно, потребуется поместить вас под постоянное наблюдение. Государство назначит кого-то, кто поможет вам справляться с вашей жизнью.

Постоянное наблюдение. Я почти начинаю дрожать. Неужели такое может случиться? Неужели она передаст контроль над моей жизнью какому-то незнакомцу? Я изо всех сил стараюсь говорить ровно.

— Но не каждый человек с аутизмом нуждается в наблюдении. Многие люди с диагностированным синдромом Аспергера построили карьеры и даже женились и завели детей.

— В таком случае им просто поставили неверный диагноз, — она шмыгает носом. — Врачи любят разбрасываться диагнозами. Это, наверное, старомодно, но я считаю, что иногда люди просто ошибаются и порой незрелость и подростковая вспыльчивость лечатся дозой холодной, тяжелой реальности.

Мне хочется сказать ей, что не все так просто. Если я справляюсь с работой, это еще не значит, что я такая же, как все. Моя голова не поменялась только потому, что поменялись жизненные обстоятельства. Но то, что я сейчас скажу, повлияет на всю мою будущую жизнь. Мне нужно быть предельно осторожной.

— В чем конкретно заключается ваш вопрос.

— Я спрашиваю, считаете ли вы себе аутистом, — произносит она.