Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Сам он почти никогда не говорит о собственной боли. Но я знаю, что она есть. Каждый день в больнице я слышала боль в его голосе и видела в нездоровом, стеклянном блеске его глаз, в напряженности его улыбки. Иногда он вскрикивает во сне. У него боли больше, чем большинство людей может себе представить, но он все равно улыбается. А ему приходится иметь дело не только с физической болью. Из того немногого, что он успел рассказать о своем прошлом, я знаю, что прошлое все еще тянется за ним. И в этом мы тоже похожи.

Я размышляла об этом в первую ночь, которую провела у него дома, — о том, что он рассказал мне. И том, о чем больше никогда не упоминал.

— Так, что тут, — продолжает Стэнли. — Этот вопрос: «Где вы видите себя через десять лет?» Ох, не люблю на него отвечать. Как кто-то может это знать? Но самом деле они просто пытаются понять, есть ли у тебя цели…

— Ты однажды мне сказал, что твой отец применял физическое насилие.

Он замирает. Его лицо принимает растерянный вид и бледнеет.

— Боже, — бормочет он.

Я сразу же понимаю, что сделала ошибку. Но слишком поздно брать свои слова обратно.

Он глубоко вздыхает и откладывает бумаги.

— Он не применял физическое насилие. Все было не так. Его просто иногда уносило, а еще — почему мы сейчас говорим об этом?

Я перебираю анкеты.

— Тогда ночью после того, как Драко, в смысле ТиДжей, подрался с тобой первый раз и сломал тебе руку, я осталась ночевать у тебя дома. Ты рассказал некоторые вещи, о том, что думаешь, что родителям без тебя жилось бы лучше, что твое существование было ошибкой. Я хочу понять, кто тебе это внушил.

Он прикрывает глаза и трет лоб.

— Я плохо себя чувствовал той ночью. Я был без сил и накачан обезболивающим. Я едва осознавал, что говорю.

— Ты казался в здравом уме.

— Господи боже, а мы можем просто… — он запинается и нервно вздыхает. — Послушай… Я знаю, что не уверен в себе, но это моя проблема. Я не стану кого-то в том винить. Отец, возможно, был трусом и уж точно не стал бы «отцом года», но он не насильник. Теперь мы можем сменить тему?

Я опускаю глаза:

— Ладно.

Мы продолжаем разбирать анкеты. Я перебираю бумаги, взгляд скользит по вопросам, не видя их. Стэнли старается бодриться, давая советы, но я замечаю, что теперь его голос звучит иначе. Я перешла черту.

Несколько минут мы болтали о нейробиологии и абсенте, и казалось, что между нами все почти нормально. Но теперь он снова закрылся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Днем я высаживаю Стэнли у колледжа Уэстерли и смотрю, как он в своем кресле едет через парковку и поднимается по пандусу к автоматической двери. Я жду, пока он заедет внутрь, и отъезжаю.

По дороге я замечаю краснохвостого сарыча, сидящего на телефонном столбе. Он взлетает, расправляя крылья на фоне бледного неба, и я вспоминаю о Шансе.

Последний раз я видела его, когда оставила у входа в реабилитационный центр для диких животных. Я много о чем успела подумать с тех пор. Прошло столько времени, нужно убедиться, что с Шансом, по крайней мере, все в порядке.

Дорога в Эльмбрукский центр дикой природы занимает около пятнадцати минут. Я брожу по зданию, в нем приятный запах, как в библиотеке. Я рассматриваю аквариумы, в которых полно черепах и лягушек, террариумы с птицами и ящерицами.

Снаружи в небольшой, отделанной деревом пристройке стоят вольеры с койотами, лисами и енотами, а еще с парой беркутов. Перед каждым вольером — табличка с именем животного и его историей. Большинство животных попали в центр с травмами и по различным причинам не смогли вернуться в естественную среду. Мощеная дорожка вьется среди солнечных пятен и теней.

Ближе к концу маршрута я вижу большую клетку, а внутри нее — однокрылого краснохвостого сарыча, пьющего воду. Он поднимает голову, уставившись на меня своим темно-золотым глазом. Затем спрыгивает на пол клетки и нападает на кровавые остатки крысы среди кедровых опилок.

Я смотрю на табличку рядом с вольером. Она из бумаги; наверное, у них не было времени сделать официальный знак. На табличке большими буквами маркером написано «ШАНС».

Я несколько минут смотрю на Шанса, вольер и табличку. Затем поворачиваюсь и ухожу, возвращаясь к главному зданию.

Внутри на стойке лежит стопка анкет. Я тянусь к ним, но что-то меня останавливает, и я убираю руку.

Администратор поднимает глаза, вскидывая брови. Это женщина в возрасте, с седыми волосами до плеч и в маленьких очках.

— Что-то ищете?

Я открываю рот и сразу закрываю его. Я хватаю себя за руку:

— Вот это, — я показываю на анкеты. — Вы ищете сотрудников.

Мой голос звучит напряженно и судорожно.

— Нам всегда требуются рабочие руки. Хотя я сразу должна вас предупредить, что мы нанимаем только людей с практическим опытом работы с животными.

Пока я не растеряла всю решимость, я беру анкету и сажусь в одно из пластиковых кресел, стоящих в холле. Вся анкета на две стороны одного листа. В графах — общая информация, образование и опыт. Никаких длинных, навязчивых, бессмысленных опросников.