Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Накануне я отрепетировала ответ на этот вопрос, но слова все равно выходят напряженно и прерывисто:

— Я почувствовала, что настало время перейти к чему-то более сложному.

— Я должна вас предупредить, — говорит Эдит, — что, если вы ищете карьерного повышения, здесь его, скорее всего, не будет. Мы в основном живем на пожертвования и гранты. Люди трудятся в этом центре только из-за страстного желания работать с животными. Мы сможем платить вам зарплату, которую вы получали раньше; может быть, чуть меньше.

Я замираю. Внезапно я не знаю, что ответить. Пальцы дергаются и вцепляются в подлокотник кресла.

Она сводит брови:

— Мисс Фитц?

Моя грудная клетка сжимается так сильно, что в ней остается всего лишь кубический сантиметр для вдоха. Я сопротивляюсь резкой необходимости схватить себя за волосы и начать тянуть их.

— С вами все в порядке?

Я проваливаю собеседование. Я знаю это. Скорее всего, я уже потеряла эту возможность. Лицо горит. Если бы я могла просто тихонечко провалиться сквозь пол и исчезнуть, я бы так и поступила.

Сейчас уже нечего терять.

— У меня синдром Аспергера, — выпаливаю я.

Тишина.

— Это форма аутизма.

— Понятно, — говорит она, и я не могу распознать ее тон. Я не знаю, понимает ли она, или она просто сильно растерялась. — Помешает ли ваше состояние выполнению какой-либо из рабочих задач?

— Нет, — отвечаю я. — Я могу делать все, что вы скажете. Но если я кажусь странной, то поэтому.

Я все еще не могу понять выражения ее лица.

— Я позвонила вашему прежнему работодателю, мисс Нэлл, — говорит она.

Мои мышцы напрягаются. Отчего-то я сомневаюсь, что мисс Нэлл дала мне блестящую рекомендацию. Но я заставляю себя спросить:

— Что она сказала.

— Она сказала, что вы хорошо справлялись с животными, но были холодной, недружелюбной, нелюдимой и «больной на голову».

Я опускаю глаза.

— Она также утверждает, что после того, как она уволила вас, вы пробрались в зоопарк и попытались украсть табличку.

Мое сердце начинает бешено биться.

— Это правда?

Я сглатываю слюну. Я раскрываю рот, но давлюсь словами. Я знаю, что уже неважно, что я сейчас скажу. Мне не получить работу.

— Да.

Выражение ее лица остается спокойным и нейтральным:

— Я должна спросить вас, зачем вы это сделали.

Я поднимаю голову и заглядываю ей в глаза.

— На табличке было написано, что у животных нет чувств. Я считаю это ложью. — Я замолкаю и перефразирую: — Это и есть ложь. Знаю, что мне не стоило пытаться ее красть, но мне была невыносима мысль о том, что люди день за днем читают эту надпись. — Я останавливаюсь, чтобы сделать вдох, и снова опускаю голову. — Я люблю работать с животными. Я всегда хотела заниматься только этим.

Через несколько секунд я заставляю себя поднять взгляд. Она сияет. Затем, осознав на себе эту улыбку, она убирает ее с лица и откашливается.

— Мы, конечно, не можем одобрять такое поведение. По крайней мере, не можем официально. Но… если вы позволите, я восхищаюсь женщиной с яйцами. — Я потрясенно молчу, и она добавляет: — Я пытаюсь сказать, что хочу предложить вам работу.

Она протягивает мне руку через стол. И словно между прочим, говорит: «У моего племянника синдром Аспергера».

Я жму ей руку в таком ошеломлении, что едва ли обращаю внимание на то, что меня касается незнакомый человек.

Я абсолютно уверена, что это сон, в любой момент может зазвонить будильник и я пойму, что пора одеваться и идти на настоящее собеседование. Но пол у меня под ногами все так же реален и прочен. У Эдит костлявая рука, но рукопожатие крепкое и уверенное.

— Можете приступать в понедельник.

Я в оцепенении возвращаюсь в холл. Стэнли вопросительно смотрит на меня.

— Я получила работу, — говорю я.

Он крепко обнимает меня и шепчет, что знал, что у меня получится.

Прежде чем уехать, я отвожу его в обитую деревом пристройку за центром, толкая кресло мимо клеток с животными. У Шанса появилась настоящая табличка — блестящая дощечка с его именем и несколькими короткими предложениями, в которых рассказывается, что его принес «таинственный благодетель». Шанс чистит перья на груди.

— Он выглядит очень довольным, — говорит Стэнли.

— Думаешь.

— Ага.

Мы смотрим на него несколько минут. Вряд ли он рассчитывал оказаться здесь, но он и правда выглядит счастливым.

Когда мы возвращаемся домой, Стэнли подкатывается к буфету на кухне, достает оттуда бутылку белого вина и стряхивает с нее пыль:

— Хочешь? Я берег ее для особого случая. Кажется, этот именно такой.

— Но нам еще нельзя пить, — замечаю я.

Он ухмыляется:

— Мы никому не скажем. Хотя у меня есть и виноградная шипучка.

Я раздумываю. Я никогда раньше не пробовала алкоголь, и мне никогда не хотелось; я настороженно отношусь ко всему, что может ослабить мою защиту, но это и правда особенный день. Мне хочется попробовать что-то новое.

— Вино.

Он достает из шкафчика два бокала на длинных ножках и наполняет их. А потом, к моему удивлению, достает из ящика и зажигает свечу.

— Поможешь отнести это в гостиную?