Когда молчит совесть

- А известно ли вам, что за границей на благословляемой вами проблеме давно поставили точку.

- Где, например?

- Хотя бы в Австралии!

- Ты имеешь в виду орбитальный двигатель?

- Вот именно, - Бадирбейли тяжело заворочался на стуле. - Этот двигатель, работающий на топливе внутреннего сгорания, широко используется в автомобильных компаниях многих стран. Разве это не свидетельствует о том, что жидкое топливо доживает свой век...

- Орбитальный двигатель ценен как пример рационализации, но это отнюдь не решение научной проблемы. В этой области во всем мире есть ценные изобретения: в Японии, например, электромобиль...

- И в нашей стране, - прервал его Бадирбейли, - поднят вопрос о широком использовании в автомобильном транспорте сжиженных газов! Правительством отдано распоряжение о создании в больших городах специальных баз сжиженного газа для заправок. Или ты не читаешь газет?

- Газеты я читаю. И все же считаю изобретение Шамсизаде самым интересным и значительным в этой области. К тому же он нашел новое решение проблемы, куда совершеннее прежнего.

На губах Бадирбейли заиграла торжествующая улыбка.

- Все ясно. Новая авантюра. Не пройдет, Муршуд! Хотите выиграть время, отвлечь внимание? Номер не пройдет, слышишь?

- Иди займись делом, Башир, - снова примирительно проговорил Гамзаев. - Зачем провоцируешь меня на скандал?..

Вот это и нужно было ему! Одно-единственное неосторожно сказанное слово! Бадирбейли сорвался со стула. Сейчас выльет он на Гамзаева весь свой гнев, всю распирающую его сердце злобу. Он сделал два шага в сторону, уперся руками в бока и, тряся головой, закричал:

- Сам ты провокатор! На одной ветке сидишь, тысячу веток трясешь. Дружка себе завел и пытаешься мне отомстить?!

- Какая месть, Башир, за что?!

- Или ты забыл? Довольно, Муршуд, брось хитрости! Или ты не тот Гамзаев, который когда-то считал свою диссертацию великим открытием? Твои друзья даже называли ее революцией в современной химической науке. Почему же так быстро стихли громы этой "революции"? Какую она принесла пользу техническому прогрессу или хотя бы в быту, в жизни?..

Давным-давно забытая история всплыла в памяти Гамзаева.

...Это было лет десять назад, в то время, когда Бадирбейли занимал пост директора института.

Он долгое время тормозил защиту Гамзаевым докторской диссертации. Наконец, потеряв терпение, Муршуд забрал диссертацию из института, уехал в Москву и там быстро защитил ее.

...Гамзаев молчал. Долго молчал. Потом с глубоким отвращением взглянул на победительно стоявшего посредине комнаты Бадирбейли и медленно, с присущей ему сдержанностью произнес:

- Я давно забыл эту историю, Башир, и не собираюсь мстить тебе. Ты сам себе мстишь. Поднимаешь со дна давно осевшую муть, выворачиваешь напоказ грязь своего сердца. И всем становятся видны и примитивность твоего мышления, и твоя отсталость как ученого. Большее саморазоблачение невозможно.

Бадирбейли как ужаленный завопил на всю комнату, в уголках губ выступила пена:

- Это мы еще поглядим, кто будет разоблачен, я или ты и твой преподобный братец Сохраб!

- Ну, что ж, поглядим... - безразлично ответил Муршуд.

- Но помни, тебя ждет кара куда страшнее! Ты не только институту изменил, но и государству. Это двойное преступление.

- Хватит! У меня голова разболелась! - Гамзаев указал на дверь. Уходи!

- Что-о?! - В глазах у Бадирбейли помутилось. - Ты указываешь мне на дверь? Вот до чего дошла твоя наглость!

- Вон отсюда! - Гамзаев стукнул кулаком по столу. - Не понимаешь? Сейчас же вон!

Бадирбейли замер от изумления. И это говорит Муршуд? Тихий Муршуд? От страха он даже попятился и, лишь коснувшись спиной дверной ручки, опомнился и вновь обрел мужество.

- Ах так! Ну ничего, мы еще поговорим, Муршуд Гамзаев, в соответствующих инстанциях!

Глава одиннадцатая

Отношения в семье Гюнашли не налаживались. Вот уже больше месяца, как Сохраб ни разу не заговорил с Мархамат. Возвращаясь с работы, хмуро проходил прямо мимо нее в кабинет. В других комнатах появлялся изредка, пообедать или выпить чаю. Он и постель свою перенес в кабинет, спал на узеньком диванчике, на котором в обычное время любил отдохнуть часок-другой, в перерыве между работой.

Мархамат-ханум упорствовала, ожидая от мужа первых шагов к примирению. Но Сохраб, вместо того чтобы постепенно остыть и смягчиться, потерял к ней всякий интерес. Последние дни даже к обеду не приходил, утром и вечером сам готовил себе чай и пил его в одиночестве. Разрыв между мужем и женой отразился и на остальных членах семьи, все жили, словно в ссоре. Султан-оглы, чувствовавший себя всегда чужим в этом доме и старавшийся не вмешиваться в порядки, заведенные нелюбимой невесткой, совсем замкнулся. С той минуты, как он узнал, что Мархамат написала письмо в ученый совет, невестка перестала для него существовать. Он разговаривал с ней лишь по самым необходимым поводам, и единственным его собеседником стала внучка Алагёз. По вечерам квартира погружалась в немую тишину, и лишь из комнаты, где спали дед и внучка, доносились тихие голоса.