Когда мы перестали понимать мир

Сначала лаборатория занимала бо́льшую часть одного из фамильных особняков, а потом разрослась и разместилась во флигеле дома на рю Шатобриан. В стойлах, где прежде отдыхали чистокровные скакуны, теперь жужжали огромные генераторы рентгеновских лучей; с лабораторией их связывали толстые провода, которые проходили сквозь плитку на стенах в ванной для гостей и через бесценные гобелены на стенах в кабинете у Мориса – именно он занялся воспитанием маленького герцога после смерти отца. Луи увлекся науками и проявил такие же способности к теоретической физике, какие были у его брата к экспериментальной. Он еще не поступил в институт, когда наткнулся на записи брата из области квантовой физики – заметки, сделанные в бытность секретарем на Сольвеевском конгрессе, самом важном событии для европейского научного сообщества. Такая удача навсегда изменила не только направление всей его жизни, но и его характер. С ним случилась престранная перемена, и сестра Полин едва узнала его по возвращении из поездки в Италию. «Моего petit prince, который веселил меня в детстве, не стало. Днями напролет он сидел, запершись в маленькой комнате, и читал учебник по математике, как цепями прикованный к жесткому распорядку дня. Ужасно быстро он превращался в угрюмого человека, живущего по-монашески, и даже правое веко, которое всегда чуть нависало над глазом, теперь почти полностью закрывало его. Брата это не красило, и я огорчилась: теперь его рассеянность и женственность стали только заметнее».

В 1913 году он совершил ошибку: перед самым началом Первой мировой войны пошел добровольцем в инженерные войска, хотел служить в армии. Его распределили телеграфистом на Эйфелеву башню, где он прослужил до конца войны, обслуживал аппаратуру для перехвата вражеских сигналов. От природы Луи был трусоват и миролюбив, потому война оказалась испытанием ему не по силам. Позднее он не раз горько сетовал на то, как европейская трагедия отразилась на нем; по его словам, голова у него больше не работала, как раньше.

Из всех товарищей по оружию де Бройль продолжил общаться лишь с одним – с художником Жаном-Батистом Васеком, его первым настоящим другом. Их общение стало единственной отдушиной в страшное военное время, которое они провели на башне, а когда их отправили в отставку, тесная дружба продолжилась. Васек рисовал, а еще собирал обширную коллекцию предметов art brut[9]. В коллекцию вошли стихи, скульптура, рисунки и полотна, выполненные пациентами психиатрических лечебниц, бродягами, умственно отсталыми детьми, наркоманами, извращенцами и пьяницами. В их искаженном ви́дении мира Васек находил плодородную почву, на которой вырастут мифы будущего. Де Бройль не верил, что можно найти применение тому, что Васек называл «чистой творческой энергией», но друг отдавался искусству с такой же страстью, с какой Луи занимался физикой, и они могли часами говорить, сидя в одном из залов фамильного особняка де Бройлей или молчать, не замечая, как проходит время, и не зная, что творится вокруг.

Луи в полной мере понял, как сильно любил своего друга, лишь когда тот покончил с собой. Васек никак не объяснил свой поступок. В предсмертной записке он лишь попросил своего «обожаемого Луи» сохранить коллекцию и по возможности продолжить ее. Луи выполнил его волю.

Де Бройль бросил науку, а своим недюжинным способностям к концентрации нашел другое применение: продолжил дело погибшего возлюбленного. Он потратил часть наследства и объездил все сумасшедшие дома во Франции и почти во всей Европе. Он скупал всё подряд, что делали пациенты клиник для душевнобольных. Увозил не только готовые работы, но и приплачивал за новые, раздавал материалы директорам больниц, а любое недовольство устранял посредством денег или драгоценностей из шкатулки матери. Однако на этом он не остановился. Когда из домов для умалишенных взять было уже нечего, он создал фонд помощи детям с проблемами развития, а когда и этот ресурс себя исчерпал, учредил грант для особо опасных преступников и насильников. Наконец, он обратился в благотворительные организации при католической церкви и профинансировал строительство ночлежки для бездомных, где им давали еду и ночлег в обмен на рисунок или набросок музыкального произведения. Когда во дворце, где он хранил все свои находки, не осталось места, он организовал грандиозную выставку под названием «La Folie des Hommes»[10] и приписал ее авторство покойному другу.