Когда мы перестали понимать мир

3. На следующее утро мы с семилетней дочерью пошли гулять в лес и набрели на двух мертвых собак. Их отравили. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Я видел щенков с оторванными конечностями, погибших под колесами машин на трассе. Я видел кота, запутавшегося в собственных кишках после нападения своры собак. Однажды я сам зарезал ягненка: всадил нож ему в горло по самую рукоятку; гаучо привязали его к распоркам возле костра, чтобы потом приготовить асадо. Однако все эти смерти, какими бы отвратительными они ни были, блекли в сравнении с последствиями отравления. Тело первой собаки, немецкой овчарки, лежало на тропе, проходившей через лес. Пасть открыта, десны почернели и набухли, язык вываливается, и он раз в пять больше обычного, сосуды раздулись. Я осторожно приблизился и велел дочери не ходить за мной, но она не удержалась, прижалась к моей спине, зарылась лицом в складки куртки и выглядывала из-за меня. Окоченевшие лапы собаки смотрели в небо, брюхо распирало от газов, кожа натянулась так сильно, как у беременной. Казалось, что ее живот того и гляди лопнет и внутренности разлетятся во все стороны, в том числе и на нас, но больше всего меня напугало выражение нескрываемой боли, полностью исказившее ее морду. Собака перенесла страшную агонию, и казалось, продолжала выть даже после смерти. В двадцати метрах, сбоку от тропы, лежала вторая собака, ее немного закрывала сорная трава. Она была беспородная, помесь бигля с гончей; черная голова, белое тело. Хотя она наверняка отравилась той же гадостью, что и овчарка, яд никак не изменил ее тело. Если бы не мухи, залепившие ей глаза, можно было подумать, что она спит. Овчарку мы не знали, а со второй собакой дружили, моя дочь играла с ней, когда ей было четыре, собака ходила с нами гулять, скреблась к нам в дверь, чтобы попросить еды. Дочь называла ее Кляксой. Малышка не заплакала, узнав собаку, но стоило нам сойти с тропы и выйти на опушку, как она разрыдалась у меня на руках. Я обнял ее изо всех сил. Она сказала, что боится за своего питомца, и я тоже боялся; это самая милая, добрая и ласковая собака, что я знаю. «Почему? Почему их отравили?» – спросила она. Я ответил, что не знаю; наверняка это несчастный случай. Есть яды для крыс, для улиток и слизняков – существует множество смертельно опасных химических веществ, которые люди используют у себя в саду, а в деревеньке много красивых садов. Может, собаки случайно съели что-то ядовитое или поймали крысу, которая сгрызла восковой кубик, начиненный ядом, – люди раскладывают такие вокруг дома. Одного я не сказал дочери: это происходит год за годом. Раз или два в год можно набрести на дохлую собаку. Иногда на одну, в другой раз их намного больше, но в начале лета и в конце осени это случается всегда. Местные знают, что собак травит кто-то из них, кто-то из деревенских, но кто – не известно. Он или она разбрасывает цианид, и в течение пары недель на улицах и на дорогах появляются дохлые собаки. Почти всегда это дворняги или щенки – многие жители окрестностей едут в горы, чтобы оставить там нежеланных питомцев, но погибают и домашние собаки. Есть пара подозреваемых – раньше они угрожали расправой над собаками. Один сосед, который живет на той же улице, что и я, как-то раз сказал моему другу, что мне нужно держать свою собаку на поводке. Разве я не знаю, что летом в деревне травят собак? Он живет в трех домах от меня, но я никогда не говорил с ним, да и видел его всего пару раз – он стоял перед машиной и курил. Он здоровается со мной, а я с ним, но мы не разговариваем.