Женщина выключила телевизор и вытащила кассету из видеомагнитофона.
– Тот хирург… это был папа? – спросил мальчик.
– Да.
– А, операция проходила, когда было еще можно?
– Ты написал доклад на понедельник?
– Нет.
– Тогда иди, делай.
Одиннадцать утра. Глава города сидел за своим столом и смотрел на Мира, сидящего напротив.
В это время сын Дианы обычно, только просыпается, поэтому он был весь бледный. Заспанный. Заторможенный. Недовольный.
– Почему, вы оставили себе записку?
– У полиции и так распоряжение отдавать их мне.
…
– Окон в туалете не было. Вы лично проверили. – говорил Мир.
– Проверял.
– В чем же дело?
Главный врач не отвечал. Думал, глядя то на Мира, то в окно. Будто сам не знал, для чего затеял эту встречу.
– Объясните, почему это должен быть я? – спросил Мир, глядя в пустоту негодующим взглядом. Диана часто говорила, что у ее сына добрые, невинные глаза. Мэр же терпеть не мог их. Добрыми они точно не являлись. А «невинность» была скорее наглой, чем искренней. Вечно эти глаза что-то не договаривали. Что-то утаивали. Даже, когда сам Мир не знал об этом.
– Ты единственный, кого не было в зале, когда разбили окно.
– Вы верите в совпадения?
– Я верю. Однажды совпадение… Не важно. И все таки… Если ты к этому причастен, самое время сообщить.
– Я не…
– Винир говорил тебе, что-нибудь, о чем ты возможно, испугался поведать мне тогда, в машине? Нечто странное, непонятное. Что смутило тебя.
– Он назвал меня мерзким крылатым гаденышом.
– Того, что ты еще не слышал.
– Нет.
– Ты мог это забыть?
– Не думаю.
– А, если подумать еще? Второй сейчас рядом? Я бы хотел поговорить с ним.
– Он исчез.
– Как, исчез?
– Так… примерно месяц назад.
Тогда же ты встретился с Виниром. Подумал мэр. Может, тень стала-таки личностью, и действует за спиной у своего создателя…
– Почему ты не сказал?
– Не знаю… но, это же хорошо. Значит, я выздоровел.
– Поверь, когда ты выздоровеешь, мы с твоей мамой сразу пойдем… Может, стоит возобновить твое лечение… в больнице. – сказал мэр и, не без удовольствия стал наблюдать, как веки Мира, расширились. А брови сдвинулись в испуганную линию.
– Кажется, я кое-что вспомнил. – произнес Мир.
– Что же?
– Винир сказал, что он спас вам жизнь, когда стрелял в меня.
Сорок первая глава
Мир
Набережная. Час дня.
Я иду по каменной дорожке, ведя рукой по белым, облупившимся перилам. В это время людей здесь много. Глупо было надеяться на обратное. Хочется постоять одному на речном балконе, похожим на птичью клетку. Такие встречаются здесь через каждые пятьдесят шагов, но все кем-то заняты. Либо художниками, либо милующимися парочками.
Я передал мэру фразу, которую крикнул мне Винир. От чего мои внутренности не покидает неприятный осадок. Нет, важной фразу, я не считаю. Просто хотелось, чтобы она принадлежала только мне. Про исчезнувшего Второго тоже рассказал. И как у мэра это получается?
На счет того, что меня все еще подозревают… мне надоело говорить, что это не я. А, вот вернуться в больницу мне не хотелось бы. Аврора может очнуться в любой момент. Не хочу быть пациентом психушки, когда это произойдет.
Я дошел до конца набережной и спустился на пустынный пляж.
Смотрю на спокойную, тихую реку и противоположный ее берег. Тело и мозг расслаблены. Кроме меня, здесь никого. Ветер фильтрует гудение машин, создавая здесь, что то вроде белого шума. Это приятно. Противоположный берег реки, на котором я никогда не бывал, усеян разноцветными двухэтажными домиками. Раньше я хотел жить в одном из таких домиков. Квартира на втором этаже. А на первом собственный книжный магазин. Я обожаю книжные магазины. Не книги, а именно магазины. Есть в них что то таинственное, завораживающее и в тоже время уютное. Как будто ты в любой момент можешь пережить удивительное приключение. Доброе и безопасное. Не длящееся больше одного дня. Потом ты возвращаешься, выпиваешь чашку чая, смотришь на реку, сквозь витрину и думаешь, можешь ли ты быть счастливее, чем в этот момент?
Но я отвлекся. Это же так, детские фантазии. В детстве все можно было превратить в приключение. Тот же поход на берег речки. Вылазку в торговый центр. Поход в лес. Или знакомство с девочкой… И еще тысяча занятий. И все хотелось переделать. И все казалось таким интересным и возможным… А потом тысяча занятий по одному стремительно исчезают, становясь чем-то обыденным или нелепым, или не стоящим потраченного времени. Интересно, эта такая стадия взросления? Вряд-ли, разве что стадия НЕПРАВИЛЬНОГО взросления. Мэр как то сказал, что я слишком рано повзрослел. Мама же считает, что слишком неправильно.
Авроре бы нравилось это место не меньше моего. Я знаю это наверняка. В детстве она обожала холод и сильный ветер, раздувающий волосы. Будь она здесь, сняла бы обувь и носки. И шла бы вдоль берега, наступая босыми ногами на холодный песок. Это завораживает и интригует. Я снял бы обувь и вздрагивая от каждого соприкосновения с песком, сделал бы для начала несколько шагов на месте. Чтобы свыкнуться с ощущениями. И направился бы вперед.
Дальше я представил все еще более живо.