Когда нам семнадцать

— Примерно так, как наш Егоров заводит на промывку маневровый паровоз. Почему мы должны все делать по стандарту? — с самым серьезным видом продолжал Куракин. — На всех концертах обычно сперва выступает хор, а потом идут сольные номера. Мы решили сделать наоборот. И почему это артисты обязательно должны петь под музыку? Музыка заглушает голос. Наши солисты сегодня поют без музыки… Вон на втором ряду сидит Василь Федотыч Бондаренко… Все вы его знаете. Вы думаете, завтра за праздничным столом он будет «Рябину» петь под музыку? Да и все вы дома без музыки поете и правильно делаете!

— А вот ты завтра как — сначала выпьешь, потом закусишь или наоборот? — громко спросил из зала тот же шумливый, видно бывший уже навеселе парень.

— Сначала закушу, а потом выпью, — нашелся Пашка, — и тебе советую. Наверняка в вытрезвитель не попадешь.

Зал одобрительно загудел.

— А сейчас начнем наш праздничный концерт!

— Что он делает, какую чушь городит? — услышала Юлька позади себя свистящий шепот Сени Лебедева. — В зале второй секретарь горкома комсомола, еще целый ряд ответственных товарищей…

А на сцене уже свернулась кольцом девушка-каучук. Концерт начался.

Удачно выступила танцевальная группа. Когда дали занавес, Пашка подбежал к Наташе с Юлькой:

— Ваш номер! — крикнул он. — Приготовьтесь! Я пошел объявлять.

— Без баяна? — оторопела Юлька.

— Попробуем… Ты только не забегай вперед, — шепотом ответила Наташа.

Юлька одернула платье и вдруг увидела, что ниточка, которой она стягивала воротник, распустилась и вырез на груди опять разошелся.

Замирая от страха, она вслед за Наташей вступила на освещенную сцену. Свет ослепил ее. Юлька стыдливо прикрыла руками вырез на груди и окончательно растерялась.

— Опусти руки, — услышала она Наташин шепот. — Начинаем.

Наташа тихонько, будто для себя, взяла ноту. Юлька хотела запеть и… не смогла. Она с ужасом глядела в многолюдный, зловеще притихший зал. Она уже хотела бежать, но тут Наташа запела:

Там, где рельсы сбегаются синие,
Где над стрелкой горит огонек…

«Это же я должна петь!» — Юлька вцепилась рукой в Наташино платье и с отчаянной решимостью подхватила припев:

Если девушки, если девушки
Позабыли про наших ребят,
Это стрелочник, это стрелочник,
Новый стрелочник виноват.

Потом снова запевала Наташа, а Юлька подхватывала припев. Им аплодировали. Кто-то крикнул «бис». Андрей бросил на сцену букет подснежников. Юлька подняла букет и вдруг увидела, что рядом с Андреем садится Зинка. Сказав что-то Андрею, она не мигая уставилась на Юльку. «Смотри, смотри, может, чего и высмотришь», — почти весело подумала Юлька.

Пашка, подмигнув девчатам, объявил следующий номер.

Юлька запела:

При долине куст калины,
В речке синяя вода.

Переполненный зал уже не пугал ее.

Наташа вторила:

Уезжает мой любимый,
Остаюся я одна…

Юлька пела и видела эту воду, до самого дна пронизанную голубым светом, и в ней колебалось ее собственное, Юлькино, отражение. Зал, скрытый светом рампы, точно исчез, и в мире, огромном до необъятности, оставалась только песня.

Но в тот момент, когда последняя ее нота еще звенела где-то в бездонной вышине, на сцену ввалился Мишка Егоров. Он еле держался на ногах. Взлохмаченные волосы его торчали из-под фетровой шляпы, костюм был измят.

— Привет, девочки! — пробасил он, помахивая шляпой. — Вот я вас и наш-шел!..

В зале раздались смешки.

— Нашел, черт возьми! — еще громче и радостнее заявил Егоров.

— Занавес! — заорал Пашка.

Занавес, как назло, заело. Наташа с Юлькой пристыли к месту. Пашка потянул Егорова за рукав со сцены, но тот продолжал свое:

— Я л-люблю тебя, Наташка! Вот т-такую, курносую, с веснушками! Л-люблю!

— Бис! Повторить! — крикнула со своего места Зинка.

Из-за кулис выскочили седобородые парни и подхватили Егорова под руки.

Никогда еще зрители железнодорожного клуба так не смеялись, как в этот вечер…

Егоров, видно, пробирался в клуб по оврагам, не разбирая дороги, локти его светлого пиджака и брюки были в глине и в репьях.

Юлька, с ненавистью взглянув на Егорова, вдруг увидела его сухие, горящие глаза. Она перевела взгляд на Наташу, та тоже, не отрываясь, смотрела на него.

Куракин, засунув руки чуть не по локоть в карманы, вышагивал вокруг них.

— Морду тебе за это надо набить, служитель искусства! Дерьмо ты, а не служитель! — Пашка с досады плюнул, хотел увести Егорова домой, но тот тяжело отстранил его рукой:

— Уйди с глаз!

К нему подошла Наташа. Губы ее слегка дрожали.

— Пойдем, — мягко сказала она. — Возьми себя в руки, и пойдем.

Мишка с трудом поднялся, и они ушли.

— Чтобы я еще когда-нибудь согласился… оторвите мне голову! — горестно вздохнул Пашка. — А Мишка-то, Мишка! — вдруг расхохотался он. — Привет, говорит, девочки! Ничего себе привет, шесть на восемь!.. Пойдем взглянем, как они там передвигаются, — вдруг предложил он Юльке.