Когда нам семнадцать

Посредине комнаты стояли чемоданы, перетянутые ремнями, и громадный, плотно увязанный узел. Алевтина, видимо, хотела затискать их под кровать, но не успела. Юлька смерила ее взглядом:

— Привезла?.. Розовые, белые или есть еще что-нибудь, для брюнеточек? Может, опять не твое, а твоей догадливой товарки?

— Не трожь ты меня. Ох, не трожь! — зашлась Алевтина. — Лизавета, не обращай внимания на эту свистульку. Ты женшчина солидная, тебе жить всерьез.

— Я знаю, что делать, — в сердцах сказала Юлька, повернувшись к Алевтине. — Сейчас пойду в проводницкий резерв и расскажу, чем ты занимаешься.

— Юлька, какое тебе дело? — устало поморщившись, сказала Лиза. — Ну что ты во все лезешь?

Юлька с удивлением посмотрела на Лизу, и ей сделалось страшно.

На следующее утро с полпути Лиза вернулась домой, сказав Юльке, что плохо себя чувствует — ее тошнит и кружится голова.

— Ты скажи там мастеру, какая я сегодня работница.

Юлька весь день тревожилась за нее. Куракину на вопрос, почему сегодня нет Лизы, она ответила, нисколько не задумываясь:

— Мороженого наелась, горло болит.

Вечером ни Лизы, ни Алевтины дома не оказалось. «Какой же сегодня день?» — подумала Юлька. И ответила сама себе: среда…

Она опустилась на табуретку у окна. Отсюда хорошо была видна остальная часть комнаты с кроватями Лизы и Алевтины. На глаза ей попался Алевтинин чемодан. Юлька поднялась, подошла поближе, нагнулась. Узла с оренбургскими платками не было. Юлька вспомнила: среда — базарный день.

В двадцати минутах ходьбы от поселка по средам и воскресеньям открывалась барахолка. Тут торговали всем — от поношенных армейских сапог, шинелей, старомодных шапок и шляп до наскоро выстиранных и кое-как реставрированных детских пальтишек. Под ногами хрустела подсолнечная лузга. И в любое время года над всем этим царил запах нафталина, лежалого материала, прелой кожи, пережаренных семечек и махорки, угрюмый запах старья. Но время от времени среди лежалых вещей мелькала какая-нибудь дорогая вещица и тут же бесследно исчезала.

Как-то на этом базаре Юлька покупала себе варежки. С чувством стыда и неловкости смотрела она, как ее новенькая пятерка исчезла во внутреннем кармане пальто мордатого парня, торговавшего варежками любых размеров и расцветок.

Юлька боялась обнаружить у Лизы повадки того самого мордатого парня. Ей было наплевать на судьбу Алевтины, на все, что связано с нею. «Спекулянтка несчастная! А тихоней прикидывается», — со злостью думала она, стоя над ее кроватью. Юлька даже в сердцах пнула ногой чемодан, угол которого нахально высовывался из-под кровати. Но Лиза оставалась для нее чем-то светлым и тревожным, нуждающимся в защите.

Она менялась на глазах. Тяжелела поступь, и во всей фигуре Лизы, в ее движениях — и когда она подносила ко рту стакан или неторопливо расчесывала перед зеркалом светлые с неярким бронзовым отливом волосы, и когда умывалась над тазом посреди комнаты — появлялась какая-то ленивая бережливость к себе.

Юлька представила, как Лиза толкается сейчас в этой толпе, и вспомнила, как в столовой Лиза попросила подать ей стакан сметаны. Она просила стакан сметаны, а Юлька увидела в ее глазах иное. Словно Лиза прятала что-то от всех, берегла, радовалась и видела такое, чего никому и никогда не увидеть…

Юлька чуть не заплакала от сознания своей беспомощности.

Она опомнилась, когда была на полпути к больнице.

Смеркалось. В поселке то тут, то там начинали загораться огни.

Дежурная сестра не поняла сначала, чего хотела Юлька, но потом смягчилась и позвала врача.

— Ну, хорошо, — сказал высокий, костлявый, с лошадиным лицом мужчина в белом халате, — а на завтра вы отложить не можете?

— Не могу, — сказала Юлька.

Он еще помедлил и послал медсестру за Наташей. Юльке казалось, что прошло несколько часов, пока в тихом больничном коридоре прошелестели шаги. Наташа вышла бледная, в нелепом байковом халате, обняла Юльку, прикоснулась к ней щекой, и они вышли на пустынный больничный двор, где стояли садовые скамейки.

Юлька хотела сказать Наташе прямо, сразу, сказать приблизительно такими словами: «Наташка, с Лизой беда… сейчас, вот в эту минуту с Лизой беда, и я без тебя больше не могу».

Наташа зябко куталась в халат, придерживая его у горла.

— Ну как ты тут? Я звоню каждое утро из проходной. Всегда отвечают одно и то же: «Состояние средней тяжести».

— Да, — отозвалась Наташа и, помолчав, спросила: — Юлька, ты когда-нибудь видела, как умирают люди?..

Наташе было холодно, и она все крепче стягивала у горла воротник халата.

«Нет, это не о тете Маше, — подумала Юлька. — Она бы не так говорила».

— Ты помнишь ту женщину в нашей комнате?..

Юлька помнила: выражение отрешенности на белом лице больной, ее неподвижное, накрытое простыней тело, вытянутые прозрачные руки. И ничего не сказала о Лизе.

4

За столом, подперев щеку рукой, перед тарелками с солеными огурцами, колбасой, нарезанным крупно хлебом сидела Алевтина. Лиза, бледная, разметав по подушке волосы, лежала на кровати. Она дышала тяжело и трудно, и кофточка ее была расстегнута вся — сверху донизу.