Когда наступает ночь

Все, хотел сказать я. В конце концов, я уже несколько лет управляю фирмой, и, между прочим, лучше, чем ты за всю карьеру. Но он продолжал бушевать и расхаживал взад-вперед перед столом, рыча от ярости.

– Кто знает, когда ты вновь свалишься в яму, как четыре года назад? И что тогда, Уильям? Что тогда?! Приползешь к своей матери на коленях, когда спустишь фирму в трубу? Не думай, что дома тебя примут с распростертыми объятиями. Ты слабак, Уильям. Всегда им был. Меня поражает, что ты так долго продержался. А теперь ты хочешь взвалить себе на плечи ремонт.

Его слова били кнутом, хлестали меня без жалости.

– Да что ты так привязался к этому паруснику?! Это просто лодка! Забудь о ней. Твоя мать всегда чрезмерно с тобой сюсюкалась. Неудивительно, что из тебя ничего не вышло. Взгляни на себя, да ты вот-вот захнычешь!

Я тяжело облокотился на столешницу, дыхание сбивалось. Разговор причинял мне физическую боль. Отец наконец-то произнес вслух то, что, как мне всегда казалось, он думал обо мне. До сих пор он высказывал свое мнение лишь разочарованными взглядами, излишне строгим воспитанием и ледяным молчанием. А теперь я наконец-то услышал, что он думал о единственном сыне.

Пока он окончательно не поставил меня на колени, я поднял голову и встретился с ним взглядом. Это стоило мне всей выдержки.

– Если я так тебя разочаровал, почему же ты не найдешь кого-то еще, кто готов рвать за тебя задницу?

Я не дал ему времени ответить. Сжав руки в кулаки, я выскочил из-за стола и в следующую секунду был уже у двери.

Я выбежал из своего кабинета, громко хлопнув дверью. Эмми, которая уже закрывала приемную, взглянула на меня в ужасе. Я мчался вперед, у меня не было желания объясняться. Меня охватило отчаяние, и казалось, будто тело горит – ледяным, белоснежным огнем, лизавшим языком одежду и впивавшимся в кожу. Больше всего мне хотелось стряхнуть с себя пламя, выскочить из тела и залезть в кожу другого человека. Мне было так больно быть собой. Так больно от того, что меня одолели эмоции. Что я всегда испытывал слишком сильные чувства.

Я ускорил шаги и бросился из здания. Двое посетителей, изучающих информационные стенды, любопытно повернули головы в мою сторону. Мне было все равно. В тот момент мне все было безразлично.

Я бежал дальше. В сторону пикапа я бросил лишь короткий взгляд. Я был слишком взвинчен, чтобы садиться за руль. Поэтому я обогнул автомобиль и выбежал на оживленную Уотер-стрит. Все было слишком громким, суматошным, эмоционально окрашенным. По левую руку, на пирсе, на якорях стояли наши парусники. Море и порт всегда меня утешали, но сейчас казалось, что лодки издевательски смеются надо мной. По правую руку болтали туристы, играли дети, целовались новоиспеченные парочки. Я чувствовал себя словно в клетке, загнанным в угол. Мне срочно нужно было остаться одному, чтобы успокоиться, обуздать свои эмоции.

Куда, черт возьми, податься? Домой? Где все будет напоминать об отце? Где мама будет его защищать, хотя наверняка не хочет продавать «Джульетту»?

К Джеку? Он жил на острове Министерс. Даже если сейчас отлив, до острова трудно добраться пешком.

К Блейку? Ему своих проблем хватает, я не хотел грузить его дополнительно.

– Уилл? – Эмми выбежала за мной из офиса. – Ты как?

Я развернулся и махнул рукой.

– Нормально. Мне просто… Я просто хотел подышать.

– Э-э-э, ладно. Может, позвонить маме?

– Нет! – я тут же пожалел о своем резком тоне. – Я просто хочу побыть один.

Я вновь побежал вдоль улицы, оставив позади младшую сестру. Я несся мимо смеющихся людей, радостных улыбок. Вот все, о чем я мечтал, – скромная, но счастливая жизнь. Видимо, мне она не дана.

Свернув на тихую боковую улицу, я не остановился. Я бежал все дальше и дальше по улицам Сент-Эндрюса, не смотря по сторонам. Хотя уже стемнело, на улице все еще было жарко, и я быстро вспотел. Мне было все равно.

Я бесцельно бродил, пытаясь взять под контроль взбудораженное нутро. От собственной беспомощности мне хотелось кричать. Опустив голову, я ставил одну ногу перед другой. Это было единственное, на что я был способен в таком состоянии. Если бы я не сосредоточился на этом занятии, то взорвался бы. Правая, левая. Правая, левая. Вдох. Выдох.

Не помню, как долго я бежал тем летним вечером. Солнце зашло, показались первые звезды. Я потерял счет времени: телефон остался в офисе.

Наконец подняв глаза, я остановился как вкопанный. Эта улица была очень мне знакома. Я помнил каждый забор, каждый камень и каждый сад благодаря ночным вылазкам. Вот об эту кочку на асфальте я ободрал колено, упав с велосипеда из-за того, что Лив на багажнике вывела меня из равновесия.

Вот на том фонаре еще висела моя старая кроссовка, которую Лив туда привязала. Она как обезьянка вскарабкалась по фонарному столбу, проворно и легко. Я не мог за ней поспеть. С одной стороны, потому что был – как и она – пьян. С другой – потому что мне всегда не хватало ее грациозности.