Когда наступает рассвет

Здесь, на формовке, хозяин платил не поденно, как другим рабочим, а с каждой сотни кирпича. И работницы трудились изо всех сил. Руки, плечи — все в постоянном движении. Надо успеть, чтобы не отстать от других. А не будешь поспевать, на твое место поставят другую, более проворную. Приходя домой, формовщицы еле держатся на ногах, спешат быстрее до постели добраться. Натруженные руки ноют, а по ночам немеют, становятся словно деревянными.

Кирпич-сырец относили в сушилку и ставили на длинные стеллажи. Потом, после выдержки, в печь на обжиг.

Когда Гыч Опонь с гостями подошел к печи, Макар вытянулся и поздоровался по-солдатски:

— Здравия желаю!

— Здравствуй, дружище! — ответил Латкин. — Видать, что солдат. Где ты потерял ногу?

— В Галиции.

— Чудесно, — машинально сказал Космортов и поспешил тут же поправиться — Добро, добро, солдат. Работай!

— Добро — что в проруби дерьмо! — сказал Макар.

Латкин пожал плечами, а его приятель сделал вид,

что не понял дерзости Макара.

Чтобы замять неприятный разговор, Гыч Опонь предложил Латкину пойти посмотреть кирпич, заготовленный для продажи.

— Недалеко тут, у дороги сложен, — сказал он. — Понравится — можете увезти хоть сегодня!

Космортов, установив мольберт, начал вытаскивать из саквояжа краски, кисти и все необходимое для рисования. Домне он предложил сесть несколько дальше. Объяснил, что собирается рисовать ее портрет. Сказал, чтобы она сидела смирно, не вертела головой.

Тем временем Латкин с хозяином направились к штабелям аккуратно сложенного кирпича. Агроном, осмотрев товар, спросил о цене.

— Товар первосортный! — расхваливал свой кирпич Гыч Опонь. — На сотни лет. Сами видели, как девчонки месят глину. Я им поблажки не даю. Зато и кирпич — звенит!

Хозяин взял из кучи кирпича один, щелкнул по нему ногтем и, бросив к ногам, торжествующе заявил:

— Видал, Степан Осипович! Вроде как из железа. Не стану тебя обманывать, не возьму такой грех на душу. Кирпич сильно короший, покупай.

— Хорош-то, быть может, и хорош, Афанасий Петрович. Да ведь и цена у тебя… — Латкин, не докончив фразу, прищелкнул пальцами.

— Степан Осипович! По нынешним-то временам разве эта цена? — удивился Гыч Опонь. — Можно сказать, задаром даю. Покупателю всегда кажется дорого, а нашему брату — одно разорение. Уже подумываю закрыть дело. Только жалко своих работников. Перестану возиться с кирпичом, куда они денутся? С голоду подохнут! Истинный Христос, пропадут… А все война! За второй год перевалило, а ни конца ей, ни края не видно. Как там наши теперь воюют? Жив ли еще проклятый Вильгельм у немцев?

— Утешительного мало, — сдержанно отозвался Латкин и привычным движением стряхнул с папироски пепел. — Немец жесток и коварен. На западном фронте он, пишут, пустил в дело газы…

— Пресвятая богородица, что делается! Как думаешь, долго еще будем воевать? Конец не близок ли?

— Какой там конец. Недавно Италия объявила войну Австрии, воюют уже одиннадцать государств.

— Господи боже! — перекрестился Гыч Опонь и со вздохом добавил — Вот и нашего зятя, Алексея Архиповича, забирают на войну. Извещение пришло. Велели готовиться. О господи! Год как женился на дочке. Человек он, сказать откровенно, не очень завидный, к делу не слишком усердный и с ссыльными любит якшаться. А все же свой человек. Какой палец ни укуси, все равно больно. И за какие только грехи господь послал это наказание — войну? А я уже так корошо начинал жить, думал большой завод построить, заводчиком стать!

Так беседуя, они вернулись к Космортову, который вчерне набросал уже портрет Домны.

Собираясь уезжать, Латкин сказал Гыч Опоню:

— Вот тебе, Афанасий Петрович, небольшой задаточек, остальную сумму привезу через несколько дней. Обещаешь подождать?

— Подождать можно, почему не подождать.

— Не обманешь? Мне кирпич нужен…

— Коли пообещал, так и будет, Степан Осипович, — заверил Гыч Опонь. — Только вам уступаю по этой цене, из уважения к вашему семейству… Может, съездимте к нам в Кочпон, обмоем это дело?

Он вздохнул, сокрушенно покачал головой, изобразив на лице смирение.

Гости не отказались. Гыч Опонь проводил господ к пролетке, помог им сесть, сел сам и взялся за вожжи:

— Можно ехать?

— Одну минутку! — остановил его уездный агроном и, повернувшись к Домне, сказал игриво:

— Слушай, как тебя зовут, чернушка?

— Домной зовут, — сдержанно ответила та. Она стояла в сторонке в ожидании приказа хозяина.

— Хочешь с нами прокатиться до Кочпона? — предложил ей Латкин.

Домна отказалась:

— Я на работе.

— А мы попросим твоего хозяина.

— Все равно не поеду, — грубовато отрезала Домна и, встретившись с наглым взглядом агронома, вспыхнула, но не отвела глаз, не опустила их.

— Ох и злюка, видать, — усмехнулся Латкин. — Ладно, не надо. Думал попросить проводить нас. Заработала бы на леденцы. Да глаза твои слишком уж сердитые. Не люблю таких…

Легкая пролетка покатила по пыльной дороге к видневшейся вдали деревне.

3