Когда наступает рассвет

Хлебушек, говорят, будут раздавать из купеческих амбаров. Бросила я все и давай догонять других… А тебя, паренек, какими ветрами занесло? Не из Питера ли прикатил?

— Угадала, Наталья Ивановна, из Питера.

— Не видел ли мою Домнушку в Питере?

— Как же, встречались. Она низкий поклон просила вам передать.

— Расскажи, миленький, как она там живет. Здорова ли?

— Выглядит здоровой. В Питере теперь с харчами тоже не ахти как богато!

— А домой не ладится возвратиться?

— Весной собирается, с первыми пароходами.

— Скорее бы, совсем я по ней истосковалась.

— Приедет, — обнадежил старушку матрос. — Не горюй, Наталья Ивановна. Вся жизнь скоро к лучшему переменится, наступим гадам буржуям на хвосты, хлеб у них отберем.

Проня рассказал Наталье Ивановне, как они с Домной слушали Ленина в Петрограде в апрельские дни и как потом, взволнованные и радостные, бродили по набережной Невы, встречали утренние зори.

Прощай, Петроград!

1

Зима осталась позади. Домна по-прежнему жила у Ткачевых, работала на той же фабрике, бывала в рабочем клубе, недавно открывшемся у Нарвских ворот, учила новые песни.

Весна принесла много нового. На фабрике у них уже не было старых хозяев. Мастера заметно притихли. Новая рабоче-крестьянская власть издала декрет о передаче в руки народа фабрик, заводов, банков, железных дорог, всех богатств страны.

— Это наша революция, народная! — как-то раз, вернувшись из Смольного, сказал Домне Иван Петрович. — Теперь сами хозяева.

Все это наполняло сердце Домны настоящей большой радостью. И эти весенние дни ей казались необычно красивыми, светлыми, а жизнь дороже и желанней.

Теперь она смотрела как бы с высоты на жизнь и видела ее объемно и широко. Смотреть так научили ее Ткачев, фабричные друзья и весь революционный Петроград, к которому девушка из пармы успела прикипеть сердцем.

Но эта весна принесла Домне и неприятность. Не успела еще освободиться ото льда Нева, как закрылась фабрика, и девушка осталась без работы.

Найти работу в те дни было трудно. Почти везде закрывались фабрики и заводы. Не было ни топлива, ни сырья. У заводских ворот, на улицах, на вокзалах толкались люди, ищущие работу. Многие из рабочих начали покидать голодающий город, уезжали в деревню, к родственникам, где жизнь была полегче. В последнем письме сестра Анна просила Домну вернуться домой.

Домна получила письмо и от матери.

«…Стареть я стала, доченька золотая, — сообщала о невзгодах матери чья-то чужая рука. — Не зря говорится, если утреннее солнышко не пригрело, вечерним не согреешься… Тяжело стало мне мыкаться по чужим углам да людей обстирывать. Приехала бы ты — успокоила мое истосковавшееся сердце. Пока жива, хочется повидать тебя, мое ненаглядное дитятко, прижать к своей груди, услышать голос твой звонкий…

Скоро лед тронется на Вычегде, пароходы пойдут, дорога тебе откроется до самого дому. Беспокоюсь я очень, писать ты стала редко. Не случилось ли что? Сказывают, худо там у вас живется. А дома, говорят, и нетопленная печь греет. Спеши, родная, не задерживайся долго. Ждем тебя не дождемся…»

Письмо матери привело Домну к решению не тратить времени на поиски работы и ехать домой. Она помогла Груне перестирать белье, выгладить его, заштопать. А когда Нева освободилась ото льда и по реке пошли первые пароходы, Домна стала собираться в дальнюю дорогу.

2

Наступил день отъезда. В это утро Домна встала ранехонько — еще солнце не успело подняться над крышами домов рабочей окраины.

Поезд отправлялся после полудня, а до того нужно было многое сделать: уложить вещи, сбегать на рынок купить гостинцев для домашних, попрощаться с подругами. И еще хотелось погулять по Петрограду. Домна теперь свободно ориентировалась в городе, особенно на Васильевском острове, у Нарвских ворот, в центре, где часто бывала в свободное время.

Не дымилась прокопченная труба. Вокруг было тихо и пусто. Большие железные ворота на запоре, кругом ни души, лишь у проходной будки в пыли, на солнечном припеке резвятся воробьи.

Домна долго смотрела на кирпичные стены опустевшего фабричного корпуса, похожего теперь на заброшенный дом. А ведь совсем еще недавно здесь было оживленно, особенно в утренние часы, когда с гудком фабричный люд, миновав проходную будку, растекался по цехам.

В раздумье она присела на скамеечку у проходной, где в обеденный перерыв фабричные девчата, делясь между собой последним куском, поверяли друг другу свои тайны, читали газеты.

Домна в последний раз взглянула на фабрику и пошла…

День выдался на редкость хороший. По небу плыли легкие серебристые облака. Ласково пригревало майское солнце.

Домна шла вдоль Университетской набережной, пересекла Дворцовый мост, любуясь Невой, чайками над водой.

Она старалась запечатлеть в памяти, оставить навсегда в сердце все то, с чем суждено ей сегодня расстаться.

Вот и Дворцовая набережная. Много раз она бывала здесь и не могла налюбоваться Зимним дворцом. У массивных узорчатых ворот Летнего сада Домна замедлила шаги. С каким удовольствием она скинула бы полусапожки и пошла босиком по нагретой солнцем земле, как в детстве.