Когда наступает время

Приняв ванну, Хранитель долго молился, щедро воскуряя благовония перед богами. Он молился на персидском, на греческом,  македонском, завершая круг египетскими песнями. Дымок от благовоний затянул зал легкой пеленой, и Хранитель на какие-то мгновения впал в состояние транса, разорвав земные связи. Он почувствовал, как бежит куда-то, влекомый непреодолимым желанием бежать. Клубы молочного тумана окутывали его, а там, вдалеке, едва различимый,  манил желтый сияющий свет. Преодолев вязкость тумана, Хранитель замер. Сияющий всадник, на великолепном коне словно рождался из пелены, густея и обретая ощутимые формы. Черная выхоленная шкура животного светилась мириадами золотых искр, леопардовая накидка гладила вздымающиеся бока… Сильные напряженные ноги всадника в высоких сапогах, алый плащ поверх белоснежного хитона, россыпь переливов драгоценных камней на щитке, два пера – символ Амона-Ра и великолепный щит  с мчащейся квадригой… Александр… Сын бога… Движения всадника замедленные и плавные. Конь вздымается, но Хранитель успевает рассмотреть Александра. Взор, впитавший жажду славы, открытый в неистовом крике рот… Царь бьет мечом по щиту, вызывая врага. Звук множится, вторится, оглушает. В следующее мгновение конь отрывается от земли, взлетая над головой Хранителя в длинном долгом прыжке, и он успевает увидеть, как напрягаются мышцы на ногах животного, словно наполняются силой для мощного взлета, тень от широкого крупа поглощает пространство… Хранитель очнулся и замер. Силуэт великолепной птицы пронесся по залу. Орел сделал круг, опустившись на алтарь, но не сложил, а лишь приспустил крылья, топчась и вытягивая шею, а после взмыл под потолок и улетел сквозь распахнутое окно.

«Ахурамазда»! - простонал Хранитель, падая на колени и обливаясь слезами.

* * *

Вдалеке уже слышались горловые завывания труб, наполняющих пространство ритмичными звуками, стихающими и вновь нарастающими с равными промежутками. Вскоре уже отчетливо можно было различить медное звяканье систр, стрекотание трещоток, и мелодичное звучание тарелок. Хранитель, облаченный в белоснежный схенти с играющей солнечными лучами каймой и тростниковые сандалии, расшитые золотыми платинами, стоял неподвижно на ступенях усыпальницы, скрестив на груди руки. Солнце уже вошло в зенит и плавилось белым каленым диском. Торжественная процессия  пересекла город по центральной магистрали от Ворот Солнца до Ворот Луны, и теперь обогнув Ракотис, двигалась к царскому дворцу. Толпы людей, плотными стенами обрамляющими улицу, заволновались, придя в движение. Каждому хотелось увидеть чету фараонов, и люди толкались, стараясь протиснуться ближе. Наконец вдали появились танцовщицы. Их сложным движениям вторили ритмичные звуки музыки. Бесконечная вереница рабынь богато осыпала улицу зерном и лепестками цветов. Далее потянулись группы рабов, несущих многочисленные резные носилки с дарами богосыну. Когорты воинов в сияющих доспехах предваряли появление правителей. Великолепная высокая платформа, движимая силой сотен рабов плавно двигалась к царской резиденции. Наверху, на тронах, утопающих в золоте и цветах, сидели отец Птолемей Первый Сотер и сын Птолемей Второй Филадельф. Правящая династия, обездвижено и величественно взирала на торжественное действо. Они не двинулись до тех пор, пака носилки с тронами не опустили на землю. Хранитель склонился в длинном благоговейном поклоне. Видя, как Отец-фараон проворно поднялся с трона, Хранитель улыбнулся. Птолемей выглядел божественно, облаченный в белоснежный схенти из тончайшего полотна, плиссированный передник, широкий нагрудник из золотых пластин в виде цветов и парик. Полосатый клаф-ушебти, схваченный обручем со змейкой-уреем и подвязанная сплетенная золотая борода добавляли образу еще большей царственности. Сын, следовавший за Птолемеем, держал в руках посох и плеть, что говорило о его власти царствующего фараона. Птолемей Филадельф не заметил, того момента, как правящий вместе с ним отец незаметно передал ему всю полноту власти, оставшись лишь номинальным царем правящей династии. Не желая ждать, когда Хранитель склонится перед ним, Филадельф поприветствовал его первым.