Когда наступает время

За правителями на колоннаду поднялись многочисленные жены обоих, а также несчетного числа челядь. Птолемей младший поприветствовал свой народ, старший лишь поднял руку в знак согласия. Не успели еще стихнуть звуки голоса, как издали в гул восторженной толпы ворвался протяжный вой авлосов и, словно поддерживающий их, грохот огромного барабана. Толпа взорвалась восторгом. Два огромных слона, богато украшенных сияющими золотыми нагрудниками, тяжело ступали по мощенной дороге.  Пластины нагрудников гортанно вторили поступи. Темнокожие погонщики, густо намазанные маслами, казались отполированными восковыми статуэтками.   Слоны тянули увесистую платформу под высоким балдахином. Внутри него, смиренно сложив на коленях руки, покоилась огромная литая из золота статуя Александра. Изваяние было выполнено в традициях древней египетской культуры: Александр – фараон, Александр – сын Амона-Ра, Александр – избранный бога Сераписа. Глаза его, выполненные из минералов, взирали на мир спокойно и даже отрешенно.

Легкая досада подернула губы Хранителя, и он напрягся, чтобы никто не заметил его чувств. Слишком непохоже было изваяние на самого царя. Живость, присущая Александру, его неумение бездействовать были так отличны от спокойствия мертвой статуи.

- Ты слишком самоуверен! – кричит Парменион в лицо царю. – Ты хоть и отважен, но не столь опытен, чтобы отвергать советы ветеранов!

- Они – опытны, но, видимо, уже не столь отважны! – отвечает Александр, делая резкий жест рукой. – Ты еще прикажи мне построить флот, чтобы перейти Граник!

- Если ты не образумишься, ты наживешь кучи неприятностей!

- Неприятностей говоришь?!

- Да!

- Обожаю неприятности!

Хранитель столько раз слышал этот рассказ, что уже давно убедил себя, что слышал все собственными ушами. Он был счастлив, что день рождения Александра так пышно отмечался каждый год. Это было именно то, о чем мечтал хозяин мира, но, превратясь здесь в  бога, Александр перестал быть Александром.

Торжества закончились поздно вечером, и Хранитель, уставший, наконец, остался один. Возблагодарив богов за счастливый день, он тяжело опустился в кресло. Напротив, освещенная рыжим светом, стояла увитая гирляндами цветов статуя царя.

«Ну вот, - подумал Хранитель, - еще один день без тебя. Я не знаю, что страшнее. Там в Вавилоне боги послали два испытания почти сразу: день смерти твоей и следом день рождения. Можно ли было придумать бо;льшие испытания. Я бы хотел забыть, но не могу, ибо каждый миг врезался в память и застрял острыми воспоминаниями. А, жрец зоорастров ошибся. Тело твое обрело здесь вечный покой, и даже Зарарустра не смог проклясть тебя, потому, что кто они все пред лицом Зевса-Амона, что признал в тебе бога»?

Едва Хранитель закончил третье вечернее омовение, ему сообщили, что старший фараон ожидает его на колоннаде.

- Почему не доложили сразу?! – вскипел Хранитель.

- Фараон приказал не беспокоить тебя и желает предаться созерцанию один.

- Он без сопровождения?

- Фараон даже не пожелал, чтобы рабы помогли ему подняться.

- Узнаю Птолемея, - улыбнулся Хранитель на македонском.

Еще издали он увидел старика. Тот стоял, облокотившись о перила, глядя, как медные отблески заходящего солнца покачиваются на глади Большой Гавани.

- Приветствую тебя…

- Только не говори «фараон», - перебил Птолемей. – Последнее время меня это уже напрягает. Я отдал власть сыну, пусть он теперь все это и тянет.

- Желаешь ли ты…

- Пожалуй, вина. Только покрепче, а то кровь уже ленится двигаться по жилам.

Хранитель распорядился.

- Воспоминания лишили меня сна. Я измучился.

- Я бы сменил лекарей.

- Они не помогут. Я не сделал еще одного, не сдержал слово. Видно, подходит время, и я должен сделать это.

- Сделать что?

- Боги правят нами, и мы  должны следовать путем, что они указывают.

- Что говорят тебе боги?

- Видишь, как спокойно заходит солнце? Ни волн, ни ветра. Александрия – моя гавань, и солнце моей жизни так же спокойно освящает ее последними, уже остывающими  лучами. Я так же спокойно клонюсь к своему закату, чтобы завтра уже без меня мой город проснулся для дальнейшего процветания. Но это уже после, а тогда, впервые ступив на этот берег, мы были еще молоды и полны сил…

Птолемей помолчал, а после повернулся к собеседнику, взглянув тому в глаза. Хранитель вздрогнул. Угасающее солнце вспыхнуло в глазах фараона, разгладило морщины, словно вычеркнуло из истории десятки прожитых им лет.

- Знаешь, - сказал Птолемей, - никто никогда не говорил этого, но теперь я скажу. Александр сам был оракулом, ибо ни один из них не сказал ему ничего  того, чего он не знал бы сам. Он ошибся единственный раз, тогда, когда, следуя за судьбой, встал впереди нее, желая, чтобы она последовала за ним.

- Так и есть, - согласился Хранитель. – Все годы я старался понять это, но не мог. Теперь же ты объяснил это.