Когда она меня убьет

И потащила Киру вниз.

Я остался.

Лучше бы я остался наедине со смертью.

Нет, вру.

Но лучше бы я пошел с ними, это точно. Инга была серьезна как никогда. Она, собственно, никогда и не была раньше серьезной. Лишь раз я заметил в ней некоторую жесткость, когда она позвала меня в теплые края. Но тут на ее месте некоторые бы обиделись не на шутку. А она лишь стала чуть серьезнее. Вам когда-нибудь хотелось открывать глаза женщине на то, что все ваши поцелуи и прочие телячьи нежности на самом деле пшик, и только? Так — зов природы. Без участия мозга и сердца. Мне, например, никогда не хотелось. Но я подсознательно чувствовал, что Инга пришла не просто так. Сейчас она возьмет меня за горло, и я буду вынужден ей либо врать, что, боюсь, у меня сегодня получится совсем не так убедительно, как обычно, либо сказать правду, на что у меня сегодня совсем не было сил.

— Как ты? — спросила Инга, и я усмехнулся.

— Смеешься?

— Нет, просто контекст насмешил. Ты спрашиваешь меня так, будто я в одиночке сижу, приговоренный к смерти…

— Что-то вроде этого, — ответила она и тоже улыбнулась. — Что скажешь?

— По поводу?

Я понимал, что тянуть время бесконечно мне не удастся, но мне было так не по себе, как будто и не было ночных бдений с реалистом Кирой, не было выводов относительно невозможности чудес и страхов из потустороннего. Я теперь вот смотрел на нее, и мне казалось, что все бывает. Самые невозможные вещи случаются на свете. Чудеса. Только почему-то от этих чудес веет могильным холодом. А я всегда был уверен, что чудо должно вызывать восторг.

— По поводу того, что нас ждет.

Все происходило как во сне. Реальность двоилась. Если представить, что нет никакого дневника, то она спрашивает как покинутая женщина, еще не знающая, что она покинута, и покинута самым жестоким образом — не ради другой, которая будет тоже покинута, а ради единственной, которую я буду любить всегда.

Но другая реальность, та, в которой существовал дневник и два круга нашей заколдованной жизни уже были сделаны и к концу подходил третий круг, превращала наш разговор в кошмарный сон. Который все снится и снится и медленно перетекает в смерть. Будто кома. Я помнил соседку, где-то в Голландии, видел ее лишь однажды. Это была розовая старушка с сиреневой головой, она улыбалась нам со своего порога и помахала даже, когда мы принялись вносить в дом вещи. А на следующий день с ней случился удар, и она впала в кому. И это длилось несколько недель, а потом она тихо умерла.

Может быть, заколдованный круг привел меня к последней фазе. Вот сейчас мы поговорим, все выясним, и начнется отсчет. И где-то кто-то спустит курок, только для того, чтобы пуля судьбы нагнала меня в самый неподходящий момент. Курок будет спущен, и я каждый день, который мне остался, буду чувствовать, что смерть моя уже в пути. И виной всему здесь и сейчас для меня была Инга. Она пришла для того, чтобы где-то там спустили курок. А мне так не хотелось…

— Ты прочел дневник, я знаю, — сказала она, не глядя на меня.

Повернулась к окну, встав ко мне вполоборота.

— Я так долго шла за тобой. Целую вечность. А ты снова совершаешь ту же ошибку.

Ее голос звучал как музыка. У меня даже мелькнула мысль, что она репетировала эту сцену, тренировала интонации, чтоб, не дай бог, не прозвучало в ней обвинение, или раскаяние, или еще что, что может отпугнуть. Только глубина и нежность…

— В дневнике — не все. Не стоит думать, что я упрямо иду по твоему следу из одной жизни в другую. Ты считаешь, я не пыталась все изменить до сегодняшнего дня? Не пыталась отказаться от тебя, просто-напросто не попадаться на твоем пути? Да я отдала бы все на свете, если бы сумела сделать это. Но это невозможно. Изменить что-то самостоятельно нам не дано.

Хочешь, я расскажу тебе, как это страшно — идти сквозь время? Мне даже этого рассказать больше некому. В первый раз я была настолько одержима горем, что пустилась вслед за тобой не раздумывая. Но после второй… Во второй жизни горе уже не было таким непредсказуемо горьким. Все повторилось, и я поняла, что все повторится, проживи мы все хоть сто жизней… Если только мы не научимся исправлять свои ошибки.

Она обернулась ко мне, заглянула в глаза.

— Мы за что-то наказаны. Я — потому что теряю тебя все время и ничем не могу помочь. Ты… За что наказан ты? Может быть, когда-то ты совершил поступок, коором нет прощения? И теперь расплачиваешься за него? Но это не только расплата, это еще и урок. А ты не понимаешь этого урока, не совершаешь верного шага, поэтому умираешь снова и снова.

Ну что мне делать, если я только слабая женщина, которая хоть и любит тебя вот уже вечность, но никак не может помочь. Я не хочу, чтобы ты умирал. Я не вынесу этого больше. Я ведь не хотела уходить из второй жизни. Совсем не хотела. Горе горем, но ты ведь не знаешь, через что мне приходится проходить каждый раз, отыскивая путь в новую жизнь.

Инга теперь говорила низким голосом, в котором сквозила хрипотца истерики: