Когда опускается ночь

— Отлично! — воскликнул горбун и провел ладонью по губам. — Я изнываю от жажды и мечтаю промочить горло в заведении напротив. Можно попросить вас, пока меня нет, посторожить этих людей? Нет ничего проще: снаружи охрана, окна зарешечены, за стенкой трибунал. Случись что, вас сразу услышат. Окажете мне милость?

— Буду только рад такой возможности.

— Вы настоящий друг! Только не забудьте, если меня хватятся, скажите, что я был вынужден покинуть суд на несколько минут, а вас оставил на страже.

И горбун-тюремщик ринулся в питейное заведение.

Едва он исчез, как Трюден перебежал комнату и схватил Ломака за локоть.

— Спасите ее, — шепнул он. — Вот удобный случай — спасите ее!

Он весь побагровел, глаза его блуждали, и главный агент почувствовал на своей щеке его обжигающее дыхание.

— Спасите ее! — повторил Трюден, потряс Ломака за руку и потащил к двери. — Вспомните, вы в долгу перед моим отцом, вспомните наш разговор на скамье над рекой, вспомните, что́ вы сами мне сказали в ночь ареста, не ждите ничего, не раздумывайте — спасите ее, а меня оставьте, не говоря ни слова! Если я умру один, я смогу умереть как мужчина, если она пойдет на эшафот вместе со мной, силы оставят меня, я умру смертью труса! Я жил ради Розы — дайте мне умереть ради нее, и я умру счастливым!

Он хотел сказать что-то еще, но охватившее его чувство было слишком мощным. Трюден мог только снова и снова трясти руку, в которую вцепился, и указывать на скамью, где сидела Роза, склонив голову на грудь и безвольно сложив руки на коленях.

— Снаружи стоят два вооруженных охранника, окна зарешечены, вы безоружны, а даже если бы были вооружены, с одной стороны от вас на расстоянии оклика — караульное помещение, а с другой — зала суда. Сбежать из этой комнаты невозможно, — возразил Ломак.

— Невозможно?! — в ярости повторил Трюден. — Предатель! Трус! Неужели вы можете смотреть, как она беспомощно сидит здесь, как истекают последние минуты ее жизни, и преспокойно говорить мне, что спасение невозможно?

И в пылу отчаяния и горя Трюден грозно занес свободную руку. Ломак перехватил его за запястье и подтащил к окну, которое наверху было приоткрыто.

— Вы не в своем уме, — отчеканил главный агент. — Страх за сестру мешает вам ясно мыслить. Постарайтесь успокоиться и выслушайте меня. Я хочу сказать вам кое-что важное.

Трюден посмотрел на него, не веря своим ушам.

— Это важно, поскольку затрагивает интересы вашей сестры в нынешних бедственных обстоятельствах.

Последнее уточнение подействовало мгновенно. Занесенная рука Трюдена опустилась, выражение его лица внезапно переменилось.

— Подождите секунду, — слабым голосом выдавил он, отвернулся, прислонился к стене и прижал пылающий лоб к прохладному влажному камню. И не поднимал головы, пока не совладал с собой и не смог спокойно вымолвить: — Говорите; я в состоянии вас выслушать и достаточно владею собой, чтобы попросить у вас прощения за свои слова.

— Когда я вышел из залы суда и очутился здесь, — зашептал Ломак, — в голове у меня не было ни единой мысли, которую можно было бы обратить на пользу вам с сестрой. Я мог лишь признать, что лучший план защиты, который я предложил вам, когда пришел в тюрьму Сен-Лазар, полностью провалился. Но затем у меня появилось одно соображение, которое может оказаться дельным, — соображение, успешное воплощение которого полностью зависит от капризов судьбы, план столь отчаянный, столь зыбкий, что я поделюсь им с вами лишь при одном условии.

— Говорите, при каком условии! Я заранее на все согласен.

— Поклянитесь мне честью, что не передадите сестре ничего, о чем я сейчас вам скажу, без моего позволения. Пообещайте, что сегодняшней ночью, когда вы будете смотреть, как она корчится от страха неминуемой смерти, у вас достанет самообладания сдержаться и не подарить ей ни слова надежды. Я прошу вас об этом, поскольку готов поставить десять, нет, двадцать, нет, пятьдесят против одного, что надежды действительно нет.

— Мне ничего не остается, я даю слово, — отвечал Трюден.

Ломак вытащил записную книжку и карандаш и лишь затем заговорил снова.

— Прежде чем перейти к деталям, я задам вам один странный вопрос, — сказал он. — В свое время вы были большим мастером химических опытов; хватит ли у вас присутствия духа в такой тяжелый момент, чтобы ответить на вопрос, связанный с химией, причем по возможности понятно для меня? Вы изумлены. Задам его сразу. Знаете ли вы какой-нибудь порошок или жидкость — любой состав из нескольких веществ, способный вытравить чернила с бумаги, не оставив следа?

— Разумеется! И это весь ваш вопрос? Никаких дополнительных сложностей?

— Никаких. Тогда напишите рецепт на этом листке бумаги, — сказал Ломак и вручил ему записную книжку. — И снабдите простыми и подробными указаниями.

Трюден повиновался.